— Давай, милок, дойди до Берлина! Ах, как, наверно, весна сорок пятого года прекрасна будет!
Сергей тоже обнял старушку и почувствовал, что она совсем костлявая. Такая же худющая, как Ванька. В душе заворочалось странное чувство. Будто что-то новое рождалось, словно в нём просыпался другой человек. Совсем другой. И ему показалось, что этот, другой, намного лучше его прежнего. Добрее. Совестливее. Но в то же время понимал, что жить такому будет ой как трудно. Невозможно доброму человеку прожить жизнь. Не выживет он.
«Нельзя мне быть таким, — подумал Крутой и осторожно отнял от себя старушечьи руки. — Надо оставаться самим собой. Таким, каким всегда был. Циничным. Злым. Иначе не выжить».
Лицо его стало жёстким, и он прошёл к земляным ступеням, ведущим наверх. Остановился. Обернулся.
— Спасибо, бабуля, за помощь. Имя ваше я спрашивать не буду. Если меня поймают, то и выдать не смогу, раз не знаю.
Старушка часто закивала. По щекам её текли слёзы.
Техники никакой рядом не чувствовалось. Или же чувство механики отключилось вовсе. Сергей предполагал, что после укола такое возможно. Ведь так всегда происходит, стоит ему понервничать. А тут голый адреналин, приправленный уколом амфетамина.
Он открыл деревянный лючок и поднялся наружу. Выход был замаскирован мастерски. Вылез и оказался прямо в центре заснеженного кустарника, и сразу приметил узкую лазейку. Со стороны люка видно не было.
Танка не было, солдат тоже. Ушли. Где-то вдалеке в морозном воздухе тарахтели траки. Звук удалялся. Они его ищут, прочёсывают район, но, к счастью, не в этой стороне.
Осторожно прикрыл люк. Бабушка осталась внизу. Она сидит в тихом подполе, а он снова ищет приключений на свою задницу. В голове мелькнула мысль: а что если она там живёт, может, от немцев ещё в начале войны спряталась и ни разу им не попадалась? Да нет, ответил сам себе, быть такого не может. Сюр какой-то.
Отбросив ненужные сейчас мысли, двинулся в сторону дороги, извивающейся меж домами. Мороз устаканился и стал щипать сильнее. Проскочила мысль забить на всё, отсидеться в подвале и вернуться назад живым. Уже не совсем невредимым, но живым. Но нет, подобные поползновения он загонял в самый угол, сажал на цепь и уже не отпускал. Трусость никогда и никому не позволяла добиться своего. Иногда даже осторожность полезно посадить на цепь. Хотя именно осторожность не раз спасала его от смерти.
Вышел на Магазейную улицу. Людей почти не было. Лишь изредка кто-то проходил с санками. Иногда попадались замёрзшие, лежавшие в сугробах. Весной найдётся много «подснежников». Но пахнуть город будет совсем не цветами.