Маттис вошел в комнату Хеге. Здесь пахло чистотой и было почти пусто. И висело зеркало, которое ему понадобилось.
— Гм, — сказал он своему отражению.
Уже очень давно он не разглядывал себя в зеркало. Иногда он заходил сюда, чтобы побриться. Но тогда главное было бритье, хотя он все равно оставлял кустики щетины.
Сейчас его интересовал сам Маттис.
Нет, нет! — воскликнуло в нем что-то. Этот немой возглас раздался против его воли.
— И смотреть-то не на что, — пробормотал он.
— Лицо худое, — снова сказал он.
— Щеки запали.
— Щетина.
Удручающее зрелище.
— И все-таки что-то есть, — быстро сказал он, продолжая изучать себя. Зеркало было плохое, оно искажало черты, но Маттис с Хеге давно к этому привыкли.
Вскоре Маттис задумался уже о другом, завороженный маленькой, пахнущей чистотой девичьей спальней.
Я смотрюсь в зеркало, будто девушка, подумал он, и ему стало приятно. Сколько девушек прихорашивалось и переодевалось перед этим помутневшим зеркалом.
Он воображал себе одну картину прекраснее другой, это было так заманчиво.
Стану думать о девушках.
Но он тут же взял себя в руки.
Нет, в середине недели нельзя думать о девушках. Это не положено. Так никто не делает.
Он заколебался.
Но ведь я все равно думаю, признался он, иногда.
Только никто не должен об этом знать.
Он посмотрел на себя в зеркало. Увидел свои глаза, в них было упрямство. А я буду думать о девушках, только никому не скажу об этом.
Раз уж я такой.
Он снова встретил свой взгляд — широко раскрытые глаза были полны непонятной надежды.
Что это?
Нет, нет, с удивлением сказало в нем что-то, ни с того ни с сего. Раз уж я такой — бывает, люди говорят так про себя и без всякого повода, по любому пустяку, куда менее значительному, чем то, что сейчас волновало его.
— Глядеть-то не на что, — громко сказал он.
Нужно было прогнать эти мысли, неуместные в середине недели, но уже властно завладевшие им.
Лицо в зеркале было задумчивое и худое, И бледное. Но глаза притягивали его к себе и не желали отпускать.
Ему хотелось сказать этому лицу:
— Откуда ты взялось?
— Зачем?
Ответа Маттис не ждал.
Но он был в этих глазах, что смотрели на него из зеркала, — в глазах, принадлежавших не ему, это были два путника, глядящие сквозь ночь и день. Ответ приблизился. Стал яснее. И в то же мгновение исчез.
Маттис вдруг подумал:
Маттис бестолковый.
Дурачок.
Вот бы люди сейчас посмеялись, если б увидали, как я стою перед зеркалом.
Наконец он вспомнил, зачем пришел сюда, в спальню Хеге. Надо посмотреть, нет ли у него седины.
Спереди ее не было. Маттис наклонил голову и глянул из-под упавших на лоб волос, нет ли седины на макушке. Нет, нету. Потом, как смог, он осмотрел волосы за ушами.