— Конечно, позагораем, — ответила за него Ингер.
Вот чудно, она видела его насквозь и угадывала его желания. Маттис был на седьмом небе.
— Боюсь только, Хеге… — начал он и запнулся. — Нет, ничего!
Но они уже услыхали.
— Кто эта Хеге? Твоя возлюбленная?
— Нет, сестра. И это вовсе не так… — Он снова запнулся. — Нет, это неважно, слышите! У нас дома все в порядке… если человек так хорошо соображает, как Хеге.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказала Ингер.
— Если человек хорошо соображает, ему все нипочем, — сказала Анна.
— Тогда он словно остро наточенный нож, — сказал Маттис, играя опасными словами.
— Ух ты, даже страшно, — в один голос сказали девушки.
Опомнись, Маттис, будь осторожней, послышался ему предостерегающий голос. В нем звучала даже угроза — но ведь такой случай больше не повторится. Нельзя так говорить. Нельзя обманывать людей. Я знаю. Но ведь это один-единственный раз!
— Сделанного не воротишь! — громко и серьезно сказал он, продолжая свою мысль.
— Мудрые слова, — терпеливо сказала Ингер.
Может, это и есть счастье? Оно пришло к нему без всякого предупреждения на этом голом островке. Он ничего не сделал для этого. Оказалось, что он может говорить умно.
Рядом с ним лежали две девушки и нисколько не боялись его. Он мог бы прикоснуться к ним рукой, так близко они лежали. Солнце позолотило их ради него, оно золотило их уже две недели.
Он чувствовал, что должен что-то сделать. Что-то необычное.
— Ингер и Анна, — сказал он, произнеся в первый раз их имена.
Серьезность, звучавшая в его голосе и сверкавшая в его глазах, заставила их приподняться.
— Что? Мы тебя слушаем, — сказали они с интересом.
Никто никогда не произносил их имена с такой нежностью. Поэтому девушки и отозвались сразу так покорно: «Что? Мы тебя слушаем». Небывалое положение.
И Маттис был его хозяином. Он смотрел на молодых женщин. Потом сказал осторожно, словно боясь расплескать то, что переполняло его до краев:
— Ничего, только это.
Словно этим все было сказано. И девушки поняли: он сказал им то, о чем они тосковали в глубине души. И одобрили форму, в которую он это облек.
— Пер, — сказали они тоже, глядя в его беспомощное, преобразившееся лицо: жалкое и несчастное, оно сделалось вдруг необъяснимо прекрасным. Никто из них не шевелился.
Такое не могло длиться долго. И Маттис знал это. Ненастье, грозившее ему из глубины, тихонько приближалось. Чтобы освободиться, требовалась твердость.
— Ингер и Анна, — произнес он уже другим тоном, и девушки встревожились.
— Что случилось? — испуганно спросила Анна.
— Нам было так хорошо, — сказала Ингер. — Давай полежим еще немного.