И вдруг Ирина оказалась сидящей на кресле перед камином по другую сторону зеркала.
В окно позади за спиной Ирины требовательно застучали. Ирина обернулась. На подоконнике сидела огромная ворона с иссиня-черными как шелк крыльями.
Ворона искоса посмотрела на Ирину одним глазом и принялась бешено колотить по стеклу длинным тяжелым клювом.
– Надо ее остановить, – в ужасе выдохнула Ирина.
Но она не могла поднять руки, будто на каждой руке висели пудовые гири. Ей оставалось только шептать высохшими губами:
– Кыш, кыш, кыш.
Яркое солнце ударило Ирине в глаза. Невыносимо болели шея, голова, все тело.
Она смахнула со лба выступившую холодную испарину, с трудом подняла голову и посмотрела на зеркало над камином.
– Что случилось с зеркалом? Ты видела? Трещина! – воскликнула Ирина, – Говорят, это к беде.
Сидевшая в кресле Мадам подняла голову. Махнула рукой.
– Это от жара треснуло, наверное. Я сдуру выступившую как приехала, сразу его на камин. Не думала, что разжигать буду. Думала, просто смотреться в зеркало стану, для Стеши. Теперь ничего не надо.
– Ночью к окну прилетала ворона.
– Она здесь на помойках прикормилась. В эту жару в лесу все вымерло. Но ночью? Не могла, – с сомнением покачала головой Мадам.
– А Будду ты вчера видела?
Мадам поднялась, хрустнув позвоночником. Сняла с головы откуда-то появившийся черный платок и накинула его на зеркало. Кивнула в угол на Будду.
– Вон он висит, твой Будда, где ему не положено. Икону надо привезти на его место.
Мадам вызвала такси. Когда по пути проезжали Новый Иерусалим, она истово крестилась. У Ирины рука отяжелела. Не поднять. Добрались до станции. Бегом едва успели на сразу же подъехавшую электричку.
Пятница. Электрички из города были битком забиты изможденными жарой людьми, бок о бок прижавшимися друг к другу. Людьми, спасающимися от жары массовым бегством.
Но в электричке, ехавшей обратно в город, они с Мадам были одни во всем вагоне. Мадам забилась в угол, закрыла глаза, словно окаменела. Ирина испугалась, дотронулась до ее руки. Рука сырая, потная и холодная. «Это в такую-то жару».
На вокзале посадила Мадам в липкое, распаренное такси.
– К своему Пашке поезжай, – неожиданно бодрым голосом сказала очнувшаяся Мадам. – Он у тебя славный. Созвонимся позже.
«Нет! Домой поеду. Голова раскалывается на немецкий крест».
Ирина добралась домой. Тихими дуновениями, еще медленно и неуверенно, начинал задувать ветер, все более и более усиливающийся, обещающий превратиться в грозу. На город наплывала сумеречная мутно-красная туча.
«Наконец-то!»
В квартире– духота и тишина. Телефон молчит.