Юстиция предпочла не связываться с таинственным отморозком, вычищающим галактику, закрывая на преступления глаза. Оно и понятно, это ведь не политики с тугой мошной, и не крутые торговцы, и не владельцы крупных корпораций.
Связываться с отребьем — значит не получить прибыли, зато замазаться в отходах по уши. Ситх презрительно скривился, вспомнив представителей так называемых органов правосудия. Мерзость! Дайте только добраться до вас, лживые мерзавцы…
Мысли потекли упорядоченным потоком. Кто же этот неизвестный? Джедай, слетевший с нарезки на почве восстановления справедливости? Палпатин вспомнил несколько таких случаев и поморщился: если уж Светлые срывались с катушек, то последствия обычно бывали ужасающими. Привыкшие подавлять свои желания, защитники галактики, сорвавшись, зачастую творили такие ужасы, что им самые кровавые маньяки завидовали. Но здесь явно не тот профиль…
Все четко, аккуратно, безупречно исполнено. Если бойня — то в качестве устрашения, а не от потери разума. Если ловушки — то тщательно продуманные. Если убийство — то хладнокровное.
Убийца всегда уходил с прибылью: денежной и нематериальной. Репутация. То, что зачастую важнее денег, но добывается гораздо труднее.
Именно это ставило Палпатина в тупик. Джедайское спокойствие и ситхские цели. Очень странное сочетание. Судя по всему, это след таинственного незнакомца, которого он иногда видит в видениях.
— Кто же ты?
У Дарта Сидиуса было полное ощущение того, что скоро они встретятся.
Солистка взяла верхнюю ноту, и Сидиус с удовольствием прикрыл глаза, наслаждаясь. Чистый голос певицы звенел хрустальным перезвоном, возносясь к древним сводам, и осыпался алмазными осколками, бередящими душу.
На губах Палпатина играла легкая улыбка, оперу он действительно любил, будучи знатоком и ценителем, разбирающимся в малейших нюансах, так что как минимум раз в месяц ситх баловал себя, любимого, походом в храм искусств.
Солистка протянула руки, выражая мольбу и отчаяние, владеющие ее героиней. Она плакала, повествуя о своей судьбе, о той предначертанной ей трагедии, что должна была свести ее в могилу.
Палпатин прижал руку к груди, искренне сопереживая несчастной героине. Вообще-то у ситха с сочувствием, жалостью и прочим была напряженка — Плэгас очень хорошо потрудился, выкорчевывая в своем ученике подобные дурные наклонности, но одно дело — реальная жизнь, совершенно другое — опера.
Дарт Сидиус мог искренне посочувствовать — но только здесь и только выдуманным персонажам. На большее куцей эмоциональной базы не хватало, он слишком рационалистичен, чтобы маяться подобным идиотизмом, впрочем, это не мешало ситху быть невероятно талантливым актером, весьма достоверно изображающим нужные чувства и эмоции.