Но солдат, возвращавшийся с побывки, пробираясь в одиночестве этой адской тесниной, пел, не умолкая.
Меж тем вокруг него в темных просторах разразился ураган. Молнии и громовые раскаты участились, умножились. Со всех сторон, шипя, взлетали ракеты и, призывая чьи-то взгляды, покачивались в небе зелеными или красными люстрами. В одном разрушенном ходе сообщения, который уже давно не подправляли саперные команды, бруствер местами совсем разворотило обстрелом, и там голова солдата выплывала над краем траншеи. Глаза его тогда слепила целая лавина огней.
А впереди, там, где кратером вулкана круглился перекресток ходов сообщения, вдруг рухнул черный остов дерева, торчавший над сплющенным откосом насыпи, совсем близко с оглушительным визгом стегнул воздух снаряд и, будто кулаком, взмахнув красным пламенем взрыва, принялся встряхивать, крушить и выворачивать землю.
Благодаря этому грохоту солдат, которому надо было перекрыть столько шуму, мог запеть совсем громко, и он пел, прихватив зубами свою трубку.
Песня его поднималась и спускалась вместе с ним по какой-то необыкновенной холмистой равнине, по которой он шел. Порой всю ширь ночного неба на несколько мгновений вдруг заливал яркий дневной свет. А иной раз кдзалось, что все звезды вспыхивают и разлетаются на куски. Тогда видно было, как на равнине черными созвездиями раскинуло кучки сраженных вместе людей, и можно было различить вырытые снарядами ямы, где, точно в могилах, лежали убитые.
Прерывистые огненные сполохи проникали солдату в самую душу, в голове стоял гул от рева орудий, но это не могло спугнуть его счастья, и все больше росла в нем любовь к Клерине.
Была уже глухая ночь, когда он дошел до места расположения своей части, то есть до сплетения земляных нор, вырытых на краю безмолвного пепелища. Извилистой траншеей он добрался наконец до землянок своей роты.
— Как раз вовремя! Пойдешь в наряд, — сказал ему унтер в качестве радушного приветствия. — У нас ухлопали одного. Бери лопату. Да смотри помалкивай. Что это рожа у тебя такая? Видно, хватил лишнего. Не вздумай разевать глотку!
Солдат слушал в смущенном молчании, — ведь он и в самом деле совсем опьянел от счастья.
Но он не мог совладать с собой. Что было, то было, — этого уж от него не отнимешь. Радость волной изливалась из самого нутра, хмелем ударяла в голову, и песня, непрестанно звучавшая в душе, подступала к горлу.
Лишь только рабочая команда, вооружившись лопатами, вступила в густой влажный мрак, простиравшийся над холодной чернотой земли, счастливец замурлыкал песню, словно кот, пригревшийся у жарко натопленной печки.