— Замолчи, стервец! Провались ты к чертовой матери! — зашипел унтер.
Но разве он мог молчать. Чем дальше была Клерина, тем больше полнилось ею сердце. «Эко дело, как же это я поладил с ней! Вот славно!»
Он энергично шагал, раздвигая черную шершавую пелену мрака.
В небе взлетали и падали разноцветные звезды. Словно жгли фейерверк, словно справляли праздник великого преображения злосчастья в светлое счастье. Ничто не могло помешать прекрасному сиять все прекраснее и радостной песне рваться ввысь.
— Заткнись! — шептали и бурчали его товарищи.
Остаток здравого смысла солдата, искушенного в ночных работах саперных команд, позволял ему прикинуть и рассчитать, что опасности пока еще нет: до окопов первой линии еще далеко, да и к тому же отряд ведет сам офицер, а он всегда в определенный момент препоручает командовать унтеру. А впрочем, как я уже сказал, счастливец все равно не мог бы справиться с собой. Не мог он сейчас молчать, как наказанный школьник. В сердечной простоте он весь отдался своей радости, позабыл о времени и месте, и голос его пел сам по себе.
И тогда все, кто был с ним, испугались неугомонного голоса этого странного человека. От стоянки уже отошли далеко, певца отослать обратно было нельзя. Черные силуэты растерянно остановились, сбились в кучу, всех охватил панический страх.
— Заткните ему глотку! Все равно как. Во что бы то ни стало! — дрожа мелкой дрожью (должно быть, от гнева), сказал офицер старшему унтеру.
Унтер втянул голову в плечи, злобно зарычал и нырнул в темноту. И вдруг настала тишина, гробовая тишина пала на равнину.
На рассвете унтер привел команду обратно в окопы и, рапортуя капитану, доложил:
— Одного надо исключить из списков.
— Досадно, — ответил капитан, дороживший своими людьми. Заметив кровь на галуне унтер-офицерской нашивки, он спросил: — Вы ранены?
— Никак нет, господин капитан. Напротив! Сам ножом поработал.
— Ах так! Хорошо, — заметил капитан, угадывая какую-то удачную выходку.
Бютуар
Перевод О. Пичугина
Бютуар дремал, прикорнув на дне окопа — всего десять шагов в длину и один в ширину. Здесь обосновался небольшой отряд, высланный в боевое охранение. Свернувшись калачиком, солдат Бютуар забился, как сурок, в какую-то яму, похожую на илистое, еще не высохшее дно старого колодца, а еще больше на бочку. Время от времени он просыпался, ворочался, зевал, ерзал, отодвигался от стенки окопа, прячась в самый угол, где потемней, и снова погружался в дремоту. У него было грубое красное лицо.
Рядом с ним, тесно прижавшись друг к другу, сидели на корточках его товарищи и толковали меж собой. Воздух над окопом был наполнен диким воем — там мчались навстречу друг другу тысячи немецких и французских снарядов, — одни мимо Суассонского собора, на юг, другие — на север, в сторону каменоломен Пасли. Два урагана стали неслись высоко над землей — один на север, другой на юг, — два урагана ревели, не зная усталости, незримые, как сама смерть.