В Морсе, близ Сезана, солдаты триста двадцать седьмого полка были брошены на передовые позиции в помощь двести семидесятому. В ночь с пятого на шестое сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года они в ожидании приказа расположились на опушке леса.
— Они спали, — рассказывал Пьер, — они замертво повалились прямо на землю, рядом со своим солдатским скарбом, и сами казались не живее вещевых мешков. На сей раз было разрешено поспать, не снимая амуниции. Вот когда они вознаградили себя за все бессонные ночи. Ведь эти парни из северных департаментов отступали от самой бельгийской границы, и они хлебнули горя. Их бросали то вперед, то назад до полного изнеможения, а потом еще начался великий отход. Все время на ногах, все время у тебя на горбу этот чертов мешок, от которого не уйти, как каторжнику от своего ядра; все время начеку, все время тебя гонят как неприкаянного. Словом, они совсем выбились из сил, а тут-то как раз началось пресловутое наступление, которое удесятерило их усталость и муки. Шел третий день наступления.
Они спали, изнуренные, неподвижные, в полном мраке, и на этом кладбище полу-мертвецов наступила минута отдохновения.
Но там, на передовой, дело приняло скверный оборот. Немецкой легкой артиллерии удалось беспрепятственно приблизиться к французским окопам, и немцы расстреливали наших в упор. Захваченные врасплох и перепуганные солдаты двести семидесятого полка, с офицерами во главе, побросали окопы и побежали прочь. Они добрались до леса, и солдаты триста двадцать седьмого, которые спали там вповалку, пробудились оттого, что прямо по ним зашагала во мраке призрачная толпа, спасавшаяся от неприятельского огня.
Они протерли глаза, приподнялись, зашевелились. Они разглядели, насколько позволял ночной мрак, какие-то стремительно бегущие тени. Офицеры бросили людей на произвол судьбы. Начальства — никакого. Что делать? Они встали, и их понесло волной бегущих.
Но эта паника (а паника, как вы сами знаете, это нечто механическое, и ее сразу не остановишь, как не остановишь сразу паровоз, когда он развел пары и рвется вперед), паника, говорю, длилась недолго. При первом же утреннем луче ночной кошмар рассеялся. Солдаты триста двадцать седьмого полка очутились в деревне Латии, их набралось человек триста, и они отправились, позевывая, искать свою часть.
Но, на их беду, как раз в это время проезжал генерал Бутегур.
Генерал Бутегур командовал пятьдесят первой дивизией. Это был хам и скот.
— Сами понимаете, — продолжал Пьер, — что этого титула заслуживает большинство наших генералов, а уж генерал Бутегур и подавно.