Прибежали женщины. Ребятишки, побросав игры, молча столпились вокруг.
Пришел даже священник отец Леонт, с ним в свое время Хозе не особенно ладил. Отец Леонт растолстел, разбух, нижняя его губа еще больше отвисла и лоснилась, как будто смазанная салом. Он тоже улыбался, тоже размахивал руками, но в глазах его застыла неприязненная усмешка.
— Хозе! Заходи, друг! Стаканчик вина!
Если вам в такую минуту предлагают выпить стакан вина, отказываться от угощения не полагается, а потом вино, оно подкрепляет.
— Спасибо. Стаканчик, пожалуй, выпью, но рассиживаться не стану, ведь я домой иду.
— Верно, верно, тебя ждут.
Однако он уступил настойчивым просьбам друзей и присел, — по правде сказать, он очень утомился, пройдя даже такой недолгий путь, и теперь все его тело настойчиво требовало покоя. Какая-то женщина бросилась за вином.
— А ну-ка, старина, повторим!
Звон стаканов, вопросы, восклицания заполнили маленькую комнатушку.
— Ну, последнюю. Теперь иду.
Но он не мог подняться…
От трех стаканов в голове у него закружилось.
В отчаянии он налил четвертый стакан и залпом осушил его в надежде взбодрить усталое сердце и ослабевшие ноги.
И вдруг его как будто обухом хватило по затылку, и тут только он понял, какое же преступление он совершил.
А все его благожелатели, сбившись кучей вокруг него, недоуменно переглядывались: «Да что это с ним такое стряслось?» Они ничего не понимали, откуда же им было понять, что такое просидеть тринадцать лет взаперти, есть одни только вареные бобы да жидкий суп, а пить одну только воду. Для него четыре стакана было, все равно что другому четыре кувшина.
Голова его раскалывалась на части, и хотя он сидел на стуле, он протянул вперед руки, чтобы не упасть. В глазах двоилось, вдруг всю комнату заполнили лица, плечи, руки, дружески улыбались рты, и они раскрывались и раскрывались все шире, заполняя собой весь мир вплоть до далекого горизонта, а стены шатались, плясали, выписывали по комнате немыслимые зигзаги и вдруг исчезали.
Но самое ужасное было то, что пока еще каким-то краешком сознания он ясно понимал, в какую бездну падает.
Его охватил страшный гнев, он поднялся на ноги и завыл в отчаянии. Но от крика у него перехватило дыхание, и он рухнул на стул.
Потом он снова вскочил, вытянул шею и голову к двери, и в глазах, глядевших на дорогу, был ад.
Друзья бросились к нему, подхватили его под руки. Они вдруг поняли все. Им стало стыдно, горько, но ведь в этом была не их вина, они-то ведь угощали друга от чистого сердца. Они просто не подумали — вот в чем была их ошибка.