Наконец Хозе вышел из вагона. Шесть часов. До дома еще около двух часов ходьбы — сущий пустяк для любого человека, но только не для него, случайно вырвавшегося из ада, где он каждый день в течение коротких пяти минут топтался в тюремном дворе и за тринадцать лет отвык ходить.
И дорога, на которую он ступил, терялась в бескрайном пространстве, и от этого его неудержимо потянуло ко сну. Он слишком много пережил за эти полдня.
Человеку нужен был сон, нужен был покой, и он покорно лег на землю и сомкнул веки. Он не мог больше сопротивляться, он без борьбы уступил самому себе. Он растянулся возле какого-то дощатого барака, стоявшего при дороге, и даже тут не подумал, что следовало бы в том письме попросить выехать за ним на лошади, ведь это сберегло бы, ох как сберегло убегавшие часы драгоценного времени. Но ему так хотелось спать, что он ни о чем не мог думать, и на глазах у него выступили слезы — от зевоты. Он так и заснул на полузевке, даже не закрыв рта.
Когда он проснулся, уже рассветало. У него заныла спина. Он выспался, великолепно отдохнул, но, матерь божья, день-то убыл. И вот он побежал к предместью, где стоял его дом. Но бежать он долго не мог и пошел крупным шагом.
Домики рабочих, лачуги, обнесенные жалкими заборчиками, — так начинается город Сан-Себастиано, который весь вытянулся вдоль дороги. Дальше дома стояли плотнее. Но отсюда до его дома оставалось три-четыре километра.
Вдруг на пороге одного такого убогого домика показалась какая-то фигура, заметила путника, воздела к небесам руки:
— Хозе!
Это был Сантандер, старый товарищ, с которым Реаль вместе боролся, вместе терпел лишения.
— Хозе! Друг! Я тебя сразу узнал! Значит, это ты?
Хозе резко остановился и, утвердившись покрепче на ногах, просто ответил: «Да, я», — но голос у него прерывался после быстрой ходьбы и еще потому, что на сердце у него лежала свинцовая тяжесть.
— Я тебя сразу узнал, — кричал во всю глотку Сантандер, — ты, брат, не особенно изменился. А потом Клемане, твоя жена, нам говорила, что ты должен приехать. Она вчера даже сама сюда приезжала, думала, что ты уже здесь. А ночью она уехала потому, что, говорит, никого не встретила.
Она, Клемане, была всего в десяти метрах от того барака, где он уснул, сраженный усталостью! Сделай он вчера еще два-три шага, и он бы попал прямо в объятия Клемане.
Тут появились еще старые друзья-приятели, они выходили из домов, воздевали каково команде руки к небесам и хором восклицали: «Хозе!» На загорелых их лицах ярко выделялись синеватые белки. На глазах у них проступали слезы, они обнимали Хозе, целовали, душили его в сильных дружеских объятиях.