— Я уже, — крякнул Кирилл, надкусывая бутерброд.
Чай был великолепным. Мужики трепались о каких-то пустяках, вспоминали общих знакомых и травили анекдоты, за которыми волочилась длиннющая борода. Но анекдоты, как и общие знакомые, с которыми они оба давно уже не встречались, вероятно, увлекали их сильнее, чем моя разобиженная, угрюмая персона.
День неимоверно растянулся, и я под шумок вышла из кухни в поисках более спокойного уголка.
Всего в малогабаритной «распашонке» было две комнатушки. Чистенькие, со вкусом обставленные, тем не менее они сквозили какой-то необъяснимой пустотой. Может, оттого, что, в отличие от уютной кухни, эти комнаты казались нежилыми. В них даже воздух был нежилой.
«Одинокий, — решила я. — Или, как Кира, — временно одинокий. Вот вернется жена, застанет меня здесь…»
Додумать я не успела и вздрогнула от неожиданности, когда из-за моего плеча раздался голос Валерия Иннокентьевича:
— Ты с кем разговариваешь?
— Ни с кем, — посмотрела я удивленно.
— Значит, показалось. Ты ничего, не смущайся, располагайся, где понравится. Я вообще-то на кухне обитаю. Там у меня и креслице раскладное. В комнаты почти не заглядываю. Разве вот в эту, в гардероб за бельишком да за мелочью кой-какой. С нами скучно, да? Мужики всегда так, не обижайся.
— Включи телек.
Он подошел к телевизору и нажал на кнопку.
Телевизор натужно загудел, из его недр стал медленно проступать сначала звук, а затем, так же медленно, появилась смазанная картинка настроечной сетки. За кадром читали какой-то текст. Что-то очень знакомое со школьных уроков литературы.
Буквально нескольких фраз мне было достаточно, чтобы узнать «Анну Каренину». Меня раздражал Вронский, и саму Анну я не могла понять. Но в то же время мне было бесконечно жалко и Анну, и ее незадачливого супруга.
— Ты смотри, уже час. Перерыв, — сказал Валера и вновь щелкнул кнопкой.
Почему-то подумалось, что телевизор так же медленно, как оживал, должен уходить из жизни. Но он мгновенно погас и затих.
— К сожалению, даже не знаю, что еще предложить в качестве альтернативы нашему неинтересному обществу. Можете меня за это растерзать, — произнес Валера и широко улыбнулся, обнажая свои не совсем белые, но крепкие зубы. — Может, книжку? — Он подошел к стеллажу и пробежал взглядом по корешкам.
— Мне бы покрывальце, а?
— Во! Точно! Отдохни, а то уж больно вид у тебя усталый.
Такой выход из положения освобождал его от массы проблем, связанных с необходимостью развлекать гостью, и давал возможность, не терзаясь угрызениями совести, вернуться к другу.