Сзади щёлкнул замок. Я обернулась: впустивший меня стоял в тени, тусклый свет зажжённого в ближнем доме огня едва выбеливал из тьмы рубашку, да совсем слабо, может только казалось, светлело пятно лица.
— Ну, что надо? — Мужчина не двигался.
Я поёжилась:
— Господина Жаме.
Жутковато торчать на свету, когда тебя рассматривают из тени.
— Я это. Зачем приехала? — спросил впустивший.
— Надо наедине поговорить.
В окно выглянула пожилая женщина с выпученными от ужаса или болезни глазами, вопросительно вскинула голову. Выйдя на тусклый свет, мужчина — сутуловатый, почти лысый старик — отмахнулся от неё и зашагал в глубь дворов. Сердце упало, тесня внутренности, но я направила Рыжика следом. Цок-цок-цок… Во тьме между постройками меня охватила дрожь.
«Успокойся», — произнесла беззвучно, только губами. Резко похолодало, или это от нервов?
Скрипнула дверь, и старик позвал:
— Заходи.
Внутренности сжимались, сердце билось в горле, и мутило, кругом шла голова.
Свет наполнил проём открытой двери: лампа разгоралась на столе. Дед сидел за ним. Бревенчатые стены от света и тени казались резко полосатыми. Через внутреннюю дверь просматривалась кадка с висящим на краю мятым полотенцем.
В бане. Ну что ж, неплохо.
Вздохнув, я приставила шест с погасшим фонарём к стене, перекинула ногу, секунду нелепо ожидала помощи Саги, а в следующую соскользнула, подбородок больно треснулся о седло:
— А…
«Проклятие», — потирая ушиб, я вошла в чистый предбанник, пахший развешанными по углам травами, и плотно затворила дверь. По другую сторону входа маленькое оконце прикрывала занавеска, вышитая танцующими фигурками. В целом, приятное место. И лавки вдоль стен широкие. И ещё стол. Плоскостей хватало.
Я села напротив деда: «А он справится?»
Лицо у него было рябое от веснушек, доброе… кажется. А светлые глаза хитрые, любопытные — и взглядом щупали мою грудь. То что надо. Только почему-то к горлу подступила тошнота.
— Так зачем приехала? — Взгляд плотно засел на моей груди.
Выпятив её, я шире развела полы форменного плаща, думая о Саги. Он заштопал блузу так, что шва почти невидно. Брови старика поползли вверх, он пошамкал губами. Я обречённо призналась:
— Нужна ваша мужская помощь, господин Жаме.
— Какая? — вскинулся он, явно ожидая подвоха.
Холодок пробежал по коже, но я стиснула зубы, склонила голову, скрывая выражение лица за каскадом каштаново-рыжеватых прядей, и стала расстёгивать форменный корсаж. Онемевшие пальцы слушались плохо, но я методично расстёгивала ремешок за ремешком. Когда положила корсаж на скамью и потянула плащ, старик шумно вздохнул и пролепетал: