В приёмной было сумрачно и прохладно. Я зябко повела плечами:
— Саги!
Ответит он, как же… Шаги непривычно гулко отдавались в тишине, я прошла по знакомому тёмному коридору на кухню: Саги не найду, так хоть перекушу. Буженинка утром оставалась. В животе пронзительно заурчало. Я толкнула дверь в тепло и жёлтый свет кухни.
Саги стоял спиной ко мне и опирался ладонями на углы стола, так низко склонив голову, что казался обезглавленным.
Может, лучше уйти?
— Прости, что помешала, — голос садился, я кашлянула. Мысленно отругала себя: за что я извиняюсь перед гомункулом, зачем? Пальцы стыли от странного волнения, плохо слушались, но я сражалась с застёжкой плаща, голос сбивался от напряжения: — Этот рыжий паршивец сбежал, его можно как-то призвать? Или ждать, когда сам явится?
— Он уже вернулся, — глухо, ломко ответил Саги.
Я застыла. Неужели…
Саги покачивал головой в такт словам:
— Ты понимаешь, как в свете недавних событий выглядел вернувшийся без тебя Рыжик?
— Эм, как предзнаменование смены хозяина? — Я попробовала усмехнуться, но вышло вяло.
Дёрнувшись, Саги через плечо, через изгиб белой пряди смерил меня диким взглядом, пророкотал:
— Ничего смешного. И ты мне не хозяйка! У тебя нет управляющей печати.
Да, конечно. И из-за этого всё выглядит ещё глупее.
— А тебе какая разница? — Я пожала плечами и снова взялась за замок. На этот раз он легко щёлкнул, и плащ пополз с плеч, я подхватила чёрно-фиолетовую ткань, тряхнула. Несколько капель упало на подол Саги, застыло тёмными пятнами. Я бросила плащ на скамью. — Есть что-нибудь на обед?
Не двигаясь, Саги смотрел так, словно не понимал меня или видел впервые.
— Еда есть? — глухо повторила я и сложила руки на груди. — Я проголодалась очень.
Шумно вдохнув, Саги дёрнулся, отвернулся, закрывая лицо руками. И, опустив их, вновь обернулся: страшно бледный, и глаза блестели, как у больного лихорадкой.
— Ты! — Саги качнулся ко мне, я врезалась спиной в дверь, холодея, задыхаясь от страха, а он протянул руку с чёрными ногтями, стиснул в кулак, и костяшки резко побелели. Скрипя зубами, Саги весь задрожал, кривя губы, пронзительно на меня глядя. И, резко выдохнув, отвернулся. Треснул кулаком стол: трещина хрустко рассекла толстую, в три пальца, столешницу до середины. В выдохе Саги было рвущее душу отчаяние: — Ты…
Под коленями потянуло, резкая слабость накатила волной. Буйного гомункула мне только не хватало. Чего он хочет? Он надвигался на меня: высокий, широкоплечий, бледный, с совершенно безумными глазами, почерневшими из-за расширившихся зрачков. Его тень наползала на меня. А я ведь совсем маленькая и беспомощная перед ним сейчас, колени подгибались, дыхание перехватило.