– Не стреляйте, не стреляйте! – торопливо крикнул Рейбёрн. Янг послушно опустил ружье, продолжая, однако, держать его на перевес. Полная невозмутимость офицера при этом угрожающем действии со стороны Янга ясно доказывала его незнакомство с огнестрельным оружием, тогда как поведение верховного жреца служило доказательством противного. Он не только понимал опасность, но даже оказался трусом, потому что поспешно юркнул за трон и присел там на корточки.
– Не надо стрелять, – повторил Рейбёрн. – Нам, пожалуй, удастся выйти сухими из воды, если действовать осторожно, но если мы убьем кого-нибудь из здешних, выйдет худо. Лучше отдать им добровольно наше оружие; странно только, как это они вдруг догадались, что мы вооружены!
Янг очень неохотно отдал свое ружье офицеру; тот с презрительным видом взял в руки незнакомый ему предмет, вероятно, думая, что такая штука ровно ничего не стоит в серьезной битве. Потом мы все поочередно отдали свои ружья, очень довольные тем, что офицер не догадался потребовать у нас револьверов. Однако наша радость была непродолжительна; верховный жрец тотчас приказал своему подчиненному исправить такую оплошность и отобрать у нас вдобавок и зарядные патроны. Только когда мы были совершенно обезоружены, он отважился выйти из своей засады и занять прежнее место на троне.
Пока нас обезоруживали, я говорил с фра-Антонио о странности такого факта, что одному верховному жрецу из всего народа азтланеков было известно действие огнестрельного оружия. Францисканец напомнил мне в ответ рассказ Тицока о том, что Итцакоатль зажигал жертвенный огонь фосфорными спичками.
– Неужели старик сообщается с внешним миром? – громко воскликнул я и при этих словах невольно взглянул на Итцакоатля.
По лицу жреца можно было сейчас же догадаться, что он внимательно прислушивается к нашему разговору и едва сдерживает свое бешенство. В ту же минуту Рейбёрн крикнул нам:
– Он понимает по-испански! Он слушает, что вы говорите между собой!
Без сомнения, это неожиданное открытие немедленно подтвердилось бы на деле, но тут в залу торопливыми шагами вошел другой жрец – также высокого сана, судя по одежде, – и стал совещаться о чем-то с Итцакоатлем, понизив голос и оживленно жестикулируя. Принесенное им известие было, по-видимому, крайне неприятно верховному жрецу; с минуту он колебался, точно не решаясь принять какое-то важное решение, но потом подозвал к себе командира судна и тихо шепнул ему несколько слов. Затем в сопровождении жреца Итцакоатль поспешно удалился.
Очевидно, согласно полученному распоряжению, офицер приказал нам следовать за ним обратно во двор. Янг предложил было воспользоваться благоприятным моментом, чтобы захватить обратно наше оружие, так как нам ничего не стоило справиться вчетвером с одним человеком. Наши ружья, револьверы и патронташи оставались сложенными в кучу позади трона, где никто не думал охранять их. Однако осторожный Рейбёрн отверг это соблазнительное предложение своего пылкого приятеля. Он обратил наше внимание на то, что занавеси на окнах были отдернуты по приказанию верховного жреца с необыкновенной быстротой. Это ясно доказывало близкое присутствие защитников жилища Итцакоатля; кроме того, за дверью залы, во дворе, как нам было известно, остался сопровождавший нас конвой. Наша попытка захватить свое оружие немедленно привела бы к открытой борьбе, и при всем нашем искусстве и храбрости дело кончилось бы для нас полным поражением. Эти доводы были до того справедливы, что Янг не мог оспаривать их, но он был страшно сердит. По его словам, ему не удалось «отвести свою душеньку», и грузовой агент облегчал досаду крупной бранью, пока нас выводили из залы.