Спиридоний катался по мокрой палубе и вопил о помощи. Паисий обратился к вахтенному. Тогда, по распоряжению начальства, матросы изловили Спиридония, привязали («гайтовали») к грот-мачте, голову прикрыли зюйд-весткой, на плечи возложили дождевик. В общем получилось такое чучело, что матросы фыркали, пробегая мимо «великомученика».
На следующий день по просьбе Паисия страдальца перевели в лазарет к великому неудовольствию доктора и в особенности мрачного фельдшера Зворыкина… «Весь лазарет батька изгадил», — жаловались друг другу огорченные эскулапы.
Между тем море разбушевалось не на шутку. Белые зайцы носились по волнам, как безумные… Ветер из «свежего» превратился в «штормовой»… Фрегат стонал и грузно переваливался с волны на волну. Берегов не было видно. Не видно было и маяков — мешал частый дождь. Старый штурман не спал вторые сутки и волновался, не сходя с мостика.
На траверзе Ревеля вода сделалась зеленой — сказалась близость настоящего моря. Но буря не стихала. «Диана» резала волны, зарывалась носом в пену. Она шла без брамселей и лиселей с зарифленными парусами. Время от времени с капитанского мостика в рупор кричали: «Вперед смотреть!» — и в ответ с носа отдавалось: «Есть, смотреть».
…У берегов Дании сделалось теплее, но погода все еще была «свежей». Одно утешение — дождь перестал, и сквозь серые тучи время от времени стали проглядывать клочки голубого неба. Изредка прорывался даже луч солнца, и тогда на душе делалось отраднее.
Но здесь, в проливах, идти при свежем ветре было особенно трудно: приходилось лавировать от камней одного берега до камней другого. И, кроме того, каждую минуту можно было столкнуться со встречным судном. А их в проливе было немало.
— Купец наваливается, ваше высокоблагородие! — то и дело орал командиру в его каюту вахтенный матрос. И командир бросал все, бежал на мостик. Начиналась ругань с «купцом» на всевозможных языках. Эта отборная ругань в рупор и без рупора иногда, казалось, покрывала рев ветра и моря. Потом корабли благополучно расходились, и страсти на капитанском мостике утихали до новой встречи.
В Немецком море ветер не стих, но переменился — сделался противным. Чтобы добраться до Портсмута, пришлось десять дней болтаться в море, лавировать, то подходя к самому берегу Англии, то уходя чуть ли не к берегам Голландии.
— Завтра утром, надо думать, дойдем до Портсмута, — сказал наконец штурман Иван Иванович. — Отоспимся. Тяжелый был переход, черт возьми!