– Нечего паниковать! Это наши танки! – спокойно объявил я. – Откуда здесь взяться немцам?
Но танки вздрогнули, и через наши головы, шелестя и шипя, полетели снаряды. Один… другой… третий…
– В ружье! – героически скомандовал я.
Но все мои вояки повалились на дно окопа и лежали не двигаясь. Я схватил свою винтовку и стал стрелять по танкам. Огонь со стороны немцев усилился. Снаряды летели через наши окопы, а мои солдаты бездействовали. Я отстреливался, бегал по окопу, матюгался и пинками сапог поднимал боевой дух своих «стариков». Они поднимались на ноги, но только я поворачивался к другим, эти снова оказывались на дне окопа. Между тем с нашей стороны заработала артиллерия. Теперь и наши снаряды, шипя, летели через наши головы и рвались вокруг танков. Шум боя усиливался. В углу окопа, от страха надев противогаз вверх трубой, лежал толстый мужчина. Я подбежал к нему и сорвал противогаз. На меня смотрели глаза, от страха потерявшие радужную оболочку.
– Если бы все люди были честными, – простонал он, – то и войны бы не было…
Я плюнул от омерзения и, схватив винтовку, снова начал стрелять… Танки попятились, развернулись и начали уходить. Наступила долгая тишина и только толстый философ всхлипывал, обхватив лысеющую голову руками. Не скоро кто-то из моих торгашей осмелился выглянуть из-за бруствера окопа, и я услышал победный крик:
– Они ушли! Мы победили!!!
«Хороши победители», – подумал я.
После обеда распространился слух: «Немцев прогнали аж за Полтаву!» Мои торгаши осмелели и стали сперва робко, потом громче и громче осуждать мое поведение.
– В Красной Армии не положено ругать подчиненных матом.
– А лежать на дне окопа и не стрелять по врагу положено? – возражал я.
– А пинать подчиненных сапогами положено?
– А как же еще с вами поступать, если вы не хотите воевать?
И тут прорвало! Заговорили все разом, наседая на меня и отталкивая друг друга локтями.
– А вы нас научили воевать?!
– Я вам в отцы гожусь, а вы меня сапогами!
– Стрелять! А я знаю как? С какого бока заряжать винтовку, я знаю?
– И я понятия не имею, а вы меня матом… Чтоб я так жил!
Возмущение росло. Они называли меня хулиганом, и антисемитом, и махновцем.
Я смотрел в их возмущенные лица и думал: «Если будет настоящий бой, они побегут, а меня будут судить. Суд не страшен, страшно бесчестье. Нужно решительно отказаться от должности» Я встал и направился к командиру роты. Штаб находился в небольшом здании из кирпичей серого цвета.
Выслушав мои доводы, Михаил Семенович Куцый вздохнул и сказал:
– Нет, сынок. Так не выйдет. Кого ты назначил бы вместо себя? Ты хоть что-нибудь знаешь, а другие – совсем ничего.