И вот они с Богданом с трудом влезли в грузовик с какими-то тюками, может, какое обмундирование или что тряпичное. Грузовик повез их в Красный Кут. И ехали-то часа два, но в кузове сильно подкидывало, набилось пылюки, и даже в волосы, так что прибыли они вполне потрепанные. Надо было идти ногами к счастью или к несчастью.
Сердце Грани мучительно медленно билось, руки заледенели.
– Хиба ты хвора? – нахмурился Богдан. – Така зелена.
– Нет, просто я это… Боюсь.
Дорогу им указал молоденький милиционер. Корпус училища на улице Авиационной был просто домиком в поле. Неподалеку стоял памятник самолету, то есть старый самолет, отлетавший свое. Его марку Граня не знала, но, наверно, это был тот неуклюжий самолетик, на котором, по словам милого Лешека, «летали бабы» и их быстро сбивали. Какие там гидросамолеты! Подошел пожилой человек в форме и спросил:
– Зачем к нам?
– Узнать о поступлении, – отчеканила Граня.
– Пройдемте.
Прошли в домик на второй этаж. Деревянная лестница жутко скрипела. Все было ветхое, как вокзал в Саратове. Богдан тяжело пустился на скамейку у стены.
– Покажите ваши документы. У вас направление?
– Нет.
– А где аттестат?
– Я закачиваю и после экзаменов сразу сюда. Вот справка об успеваемости за предыдущие годы, вот полугодие этого года, медицинская справка, фотографии.
– Девушка, без аттестата нельзя. Хотя вижу, что у вас успеваемость есть.
– Я привезу. Я готова, чтобы…
– Но у нас не все специальности открыты для женщин. Только гражданские. Подготовка пилотов гражданской авиации…
– Ну, какие открыты. Штурмана, борт-механики.
– Так, стойте. Донецкая область?
– Да, Авдеевка Донецкой области. Что?
– Товарищ Машталапова, у нас Донецкая область была в оккупации.
– Была. Но я работала в госпитале. Справка вот.
– Вы не понимаете? Мы не сможем вас принять. Есть распоряжение. Кто был в оккупации – нельзя.
Тут подал голос и Богдан.
– Вы, товарищ, говорите про военных летчиков. А у вас теперь – гражданка. На входе ж написано.
– Товарищ, не знаете, не говорите. Правила одни для всех.
– Но Полину Осипенко тоже сначала не приняли. А она потом всем доказала.
– Что, что доказала?
– Что достойна!
– Ну, знаете. Есть дисциплина.
– Значит – нельзя. Значит – конец всему.
Граня, дрожа, собирала в кучу все бумаги и никак не могла сладить.
– А вам что, товарищ? – обратился пожилой к Богдану, превшему в железнодорожной тужурке.
У того даже лысина покраснела. Заодно с шеей.
– Сопровождающий, – буркнул Богдан. – Отец я. Не знаете, как скорийше добраться до Саратова?
– Со станции ходит рабочий поезд. Есть вечерний.