— Послать за ним, за ней!.. Побежим на подзорную башню взглянуть с нее на удальца, — заговорили присутствующие…
Вошедший герольд остановил их намерение.
— А, Штейн! — воскликнул фон Ферзен. — Ну, что скажешь?
— Русские продвигаются все ближе и ближе, благородный господин. Они теперь находятся только на день езды отсюда. Их провожает дым пожарищ.
— Как, неужели никто из наших соседей не дал им еще достодолжного отпора. Где же они рыскают или спят, непробудные винные исчадия? — быстро и гневно спросил Бернгард.
— Я видел их, благородный рыцарь, на перелет стрелы от нашего замка. Они сели завтракать. Их много и они вооружены крепко.
— Что же медлят они? — закричал фон Ферзен, топнув ногой. — Русские жгут земли наши, а они пьют.
— Как и мы! — вставил Доннершварц, глупо ухмыляясь.
Бернгард пожал плечами.
— Нет, видит Бог, этого в наше время не бывало! Вот распоряжения нынешнего гроссмейстера! Вот храбрость нынешних рыцарей! Свидетель Бог, не так было в наше время, — продолжал фон Ферзен.
— Не всех обижайте!.. Мой меч свернет такие головы, — заговорил было Доннершварц.
— Всем бутылкам моим, — отвечал фон Ферзен. — Что же ты ожидаешь и не едешь отыскивать наших шатунов? Или боишься встречи русских и их угощенья?
Доннершварц тупо глядел на него и не находил ответа, а Бернгард заметил оскорбленным тоном:
— Фон Ферзен! Тому порукой ничем не запятнанная честь моя: мы не выдадим вас врагам… Если вы сомневаетесь, да судит вас совесть ваша.
— Да, да, смейтесь… сколько хотите, — заговорил Доннершварц, пусть я пролью за вас не кровь, а вино, но… но…
Он не сумел договорить.
— Простите меня, — сказал старик, — я по горячности вас обидел…
В комнату снова вбежала Эмма и радостно воскликнула:
— Едет, едет!.. Мой Гритлих цел и невредим… Он справился с лошадью… посмотрите.
Она указала в окно на лошадь, покрытую пеной и возвращающуюся домой с повисшими ушами.
Фон Ферзен прервал свою дочь:
— Вот кстати. Вот кто загладит обиду мою! — заговорил он, указывая на дочь. — Рыцари, дети благородной стали! Вот вам награда. Кто более скосит русских голов с их богатырских плеч, тот наследует титул мой, замки и все владения мои и получит Эмму.
— О, для таких наград я не пожалею руки моей! — воскликнул Доннершварц.
— Последнее обещание, — заметил Бернгард, — лучший перл из всех сокровищ ваших… Я не хвалюсь, но для нее умру хоть тысячу раз несчастными смертями.
Он нежно взглянул на Эмму.
Ее щеки то покрывались ярким румянцем при взгляде на красивого Бернгарда, то смертельной бледностью, когда взор ее падал на неуклюжего Доннершварца. Она робко прижалась к отцу, и сердце ее билось, как птичка, попавшая в силок.