— Но тогда, значит, это надо уладить.
— Уладить?
— Да, чего бы это ни стоило вашему самолюбию. Вам следовало помнить о том, что вы помолвлены. Или, может быть, вы об этом тоже забыли? Вот так же, как вы, уехав, забыли о вашей ссоре? Какое чудовищное легкомыслие! Никогда ничего подобного не слышал!
— Боже ты мой, господин шевалье! Неужели вы думаете, что я затеял эту ссору теперь, когда я был в Париже? Или еще что-нибудь в этом роде?
— Ах, какое может иметь значение точная дата вашей сумасбродной выходки! — воскликнул с раздражением шевалье. — Вся суть в том, чтобы это уладить.
Видя, что генералу д'Юберу не терпится вставить слово, старый эмигрант поднял руку и сказал с достоинством:
— Я сам когда-то был солдатом. Я бы никогда не позволил себе посоветовать ложный шаг человеку, имя которого будет носить моя племянница. И я говорю вам, что между порядочными людьми такое недоразумение можно всегда уладить.
— Ах, господин шевалье, но ведь это же случилось пятнадцать или шестнадцать лет тому назад! Я был тогда лейтенантом гусарского полка.
Старый шевалье был, по-видимому, совершенно ошеломлен этим отчаянным возгласом.
— Вы были лейтенантом гусарского полка шестнадцать лет тому назад? — пробормотал он точно в забытьи.
— Ну разумеется! Что ж вы думаете, меня на свет произвели генералом? Как наследного принца?
В сгущающемся пурпурном сумраке полей и виноградников, раскинувшихся под густо-рдяной низкой полосой заката, голос старого экс-офицера армии принцев прозвучал сдержанно, официально, учтиво.
— Что это, бред или просто шутка? Как это надо понимать? Вы хотите драться на дуэли, на которой вам следовало драться шестнадцать лет тому назад?
— Эта история тянется до сих пор с того времени, вот что я хочу сказать. Объяснить это не так просто. Мы, разумеется, дрались уже несколько раз в течение этого времени.
— Какие нравы! Какое чудовищное извращение понятия истинного мужества! Только кровожадным безумием революции, охватившим целое поколение, и можно объяснить подобную бесчеловечность, — промолвил тихо бывший эмигрант. — Кто он такой, этот ваш противник? — спросил он, повысив голос.
— Мой противник? Фамилия его Феро. Почти неразличимый под своей треугольной шляпой, в старомодном камзоле, хилый, согбенный призрак минувшего режима, шевалье де Вальмассиг погрузился в призрачные воспоминания.
— Мне припоминается ссора из-за маленькой Софи д'Арваль между господином де Бриссаком, капитаном королевской гвардии, и д'Анжораном (не тем, у которого лицо было оспой изрыто, а другим — красавцем д'Анжораном, так звали его). Они сходились на поединке три раза в течение восемнадцати месяцев и показали себя достойными противниками. Во всем была виновата эта крошка Софи, которую забавляло…