— Может, ты меня поймешь?
— Нет у меня братца. Так мне нужен братец. Будь им!
Рассердился Йипыг, стал грозиться:
— Отца своего — Восточного ветра — позову, мать свою — Снежную метель — позову. Они заметут ваш домик снегом!
— Зови. У нас есть семь железных лопаток, семь деревянных. Разгребем!
Йипыг вышел на улицу, залез на крышу и кричит на восток:
— Отец мой — Восточный ветер, мать моя — Снежная метель, просыпайтесь, в этот край летите! Лив! Лив! Лив![13] Этот домик заметите.
Засвистел ветер, в диком танце закружилась метель. Заметает снегом лесную избушку. Миснэ стараются открыть дверь. Но ее так замело, будто каменной стала.
Человек, если он захочет, перевернет и камни. И Миснэ осилили эту дверь. Открыли ее. Взялись за лопаты. Долго ли, коротко ли летали лопаты, да снег не убавляется. Сколько кидают — столько снова падает. Поломались деревянные лопаты, не выдержали и железные. Зашли домой. Сидят грустные.
Вдруг опять Йипыг забежал. И опять обращается к старшей Миснэ:
— Теперь-то ты, старшая Миснэ, меня, наверное, поймешь?
— Нет у меня братца. Братцем будь!
Ну что хорошего может сказать Йипыг? Идет к средней Миснэ. Та то же самое говорит. Тогда идет к младшей. И молит ее, чтобы она поняла. И, к удивлению своему, вдруг слышит:
— В начале большой дороги есть дорожный знак. В начале моей дороги будь ты! У кровати моей будь ты! Спутником моей жизни будь ты!
Обрадовался Йипыг.
— Ти, ти, ти! — восклицает он. — Милая Миснэ. Ти, ти!..
Потом вылетел на улицу. Крыльями широкими туда взмахивает, сюда взмахивает. В три стороны три раза взмахнул крыльями — и снега как не бывало.
Зашел домой и говорит:
— Ну, Миснэ, собирайся, одевайся! Ко мне поедем.
Оделась Миснэ. Простилась с сестрами, и в нарту села. А нарту не олени потащили и не собаки, а сам Йипыг.
Долго ли, коротко ли тащил он ее, въехали в густой и темный лес.
— Милая! Ты не проголодалась ли? — спрашивает он ее.
— Проголодалась. Да что у тебя есть съедобного?
— Ты побудь здесь. А я схожу что-нибудь принесу.
Ушел. А в лесу хруст и треск. Будто кто-то стонет. Пришел. Охапку сухой коры лиственницы принес. И все это перед Миснэ бросил:
— Кушай, милая!
Смотрит Миснэ, в этой куче ищет съестное. Удивляется: ничего нет! «Почему же тогда он говорит «кушай»?» — думает она.
Поехали дальше. Йипыг опять ее везет. Как, резвый конь, опять везет нарту. А в нарте, как богиня, сидит Миснэ.
Приехали к какому-то дому. Йипыг взял Миснэ на руки, внес в дом, а сам исчез. А на Миснэ навалилась какая-то тяжесть. Ко сну потянуло. Положила голову с черными косами на сосновый стол и забылась.