Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса (Шумпетер) - страница 76

Завоевания Маршалла в области теории денег также могут послужить в поддержку тезиса, что вся его работа проникнута идеей создания теоретического аппарата, который смог бы эффективно обрабатывать статистические факты; собственно, эта идея является наиболее явной чертой его работы. Рассуждения Бём-Баверка, без сомнения, носят количественный характер. Но возможность статистических измерений ему, похоже, никогда не приходила в голову, во всяком случае, он ничего не сделал, чтобы адаптировать к этой идее свою теорию. Система Вальраса, хотя и не настолько безнадежная, какой она кажется многим экономистам, ставит перед читателем трудности достаточно устрашающие, чтобы его навсегда отпугнуть. Только учение Маршалла побуждает экономистов идти вперед. Да, одновременно с этим оно предостерегает их. Пусть. Неважно, предостерегает он нас или побуждает идти вперед, – Маршалл все равно остается нашим великим учителем.

Стоя на краю пропасти, на дне которой мы тщетно пытаемся разглядеть проторенную дорожку, мы видим Маршалла всякий раз, как оборачиваемся назад, – безмятежного, по-олимпийски спокойного в безопасной цитадели своих убеждений. Он все еще говорит нам много того, что нам полезно было бы послушать; однако самая ценная пища для размышлений заключается для нас в следующих его словах: «Чем больше я занимаюсь экономической теорией, тем меньшими кажутся мне мои знания о ней… И теперь, спустя полвека, я сознаю, что еще более невежествен, чем был пятьдесят лет назад». Да, этот человек был великим экономистом.

В своей книге о жизни и работе Парето[79] профессор Буске рассказывает, что в некрологе, напечатанном после смерти Парето в социалистической газете Avanti, Парето был назван буржуазным Карлом Марксом. Я не знаю, можно ли называть буржуазным человека, который никогда не упускал случая полить презрением la bourgeoisie ignorante et läche (невежественную и трусливую буржуазию (фр.)). Но, не считая этого, сравнение с Марксом прекрасно передает то место, которое Парето занимал среди своих соплеменников: они, в сущности, возвысили его до высоты уникальной для экономистов и социологов того времени. В других странах Парето не был поставлен на подобный пьедестал, а англо-американский мир и вовсе не воспринял его ни как человека, ни как мыслителя. Правда, в Соединенных Штатах мода на Парето вспыхнула было сразу после перевода его социологического трактата на английский язык[80], но в атмосфере общей враждебности вскоре угасла. В рамках узкого круга экономистов-теоретиков Парето оказал значительное влияние на англо-американскую экономическую науку в 1920-е и 1930-е годы, то есть сразу после выхода «Математического основания экономической науки» Артура Боули. Но и в Англии, и в Соединенных Штатах экономическая теория Маршалла и его последователей слишком прочно обосновалась в той области, в которой работал Парето, не оставив для него места.