Наконец он успокоился, и было видно, что много бы отдал, чтобы мочь говорить. И что он сильно страдает, волны боли раз за разом туманили его взор. Но он крепился.
«Нужно предупредить». «Должен…»
Кей’ла поглядела на него сверху вниз:
– Ты ничего не должен, воин. И ничего не сумеешь сделать, потому что вскоре умрешь.
Удивилась, как легко эти слова прошли сквозь ее горло. Умрешь. Она знала, что права, поскольку Тсаэран, целительница, которая помогала каждой собаке в племени, не дала ему никаких лекарств. Не дала ни мазей, ни отваров. Вероятно, после внимательного осмотра решила, что мужчина все равно умрет.
– Как ты собираешься кого-либо предупреждать, если едва можешь шевелиться?
Ладонь лежащего подрагивала, словно бы его били судороги. «Ты». «Ты должна». Даже эти простые жесты были удивительно неуверенными.
– Да, – кивнула она. – Я должна. Найти коня и поехать. Я уже не верданно, но знаю свои обязанности. Но могу это сделать только в сумерках. Украсть коня, надеясь, что он меня не сбросит, и отправиться на запад, молясь, чтобы попасть в лагерь.
Взглянула ему в глаза. Он смотрел внимательно, до тревожного внимательно для того, кто одной ногой был уже на дороге к суду Белой Кобылы.
«Прости».
– Не за что. До сумерек осталось немного времени. Прежде чем ты уйдешь, расскажешь мне, что сделали сахрендеи?
«Ты слишком молода».
Она улыбнулась и дотронулась до нескольких синяков.
«Правда, воин?»
Он отвел взгляд в сторону, будто поняв внезапно, что перед ним – не обычная девочка. «Прости». «Расскажу».
* * *
Он умер сразу после того, как закончил рассказывать. Низкий язык вырос из языка жестов, которыми возницы передавали друг другу вести во время путешествий гигантскими караванами, и не слишком подходил для таких историй. Историй, набухших гневом, ненавистью и презрением. Человек, говорящий нормально, имеет целый набор инструментов, чтобы передать то, что он хочет сказать на самом деле. Жесты, мимика, интонации. Произносимые слова часто имеют второстепенное значение. Но в ав’анахо, которым пользуется некто с разбитым лицом, не могущий вдобавок даже двинуться, есть только слова. Такие, что выжигают ему в сердце глубокие, словно грехи мира, раны.
Кей’ла выскользнула из шатра, едва зашло солнце. Лучник, имени которого она так и не узнала, умер около часа назад: умер так, словно милость Владычицы Степей сошла на него. Просто прикрыл глаза, вздохнул, и грудь его перестала двигаться. Кей’ла произнесла короткую молитву над телом, прикрыла изуродованное лицо куском материи и подождала. Целительница не появилась. Может, та беременная запретила ей приходить, а может, раненных в бою было так много, что ей пришлось ими заниматься все это время. Девочка надеялась, что их и вправду много и что еще больше – мертвых и умирающих, чьи черные души будут растоптаны Кобылой.