Кеннет стоял на краю лагеря и смотрел. Похоже, командир кочевников отказался от попыток расстрелять неторопливо марширующий четырехугольник. Правда, на флангах неистовствовали конные лучники, но главный удар пришелся на центр. И – ради Морозного Поцелуя Андайи – ведь это было настолько очевидным! Растянутый на несколько сотен ярдов, ровный, словно имперская дорога, фронт состоял лишь из одного ряда щитоносцев. За ними, на расстоянии как минимум сотни шагов, двигалась плотно сбитая масса пеших, едва удерживающая видимость строя. Когда Молнии разорвут первую линию и ударят в толпу, случится величайшая резня, какую видела эта возвышенность.
А Наездники Бури как раз начинали разгоняться для удара.
* * *
Вот – духи, хоть она и не понимает, отчего они ее не покинули. Она ведь сделала все что нужно. Вот – миг тишины. Дрожь почвы и осознание, что это жалоба земли, мучимой тысячами копыт.
Вот – картины.
Эсо’бар и Мер’данар стоят за широким щитом.
Нее’ва держит поводья, легким движением поправляя положение колесницы в строю.
Близнецы – один с повязкой на пол-лица – смотрят на Вторую и глупо щерятся.
Дер’эко дует в свисток, выполняя команды.
Рук’херт глядит через плечо на девушку позади. Девушка – это Ана’ве, всегда такая серьезная и сосредоточенная, стоит рядом с парнем – в кольчуге чуть не по росту. Держит лук, а за поясом у нее – несколько длинных ножей. Панцирь из широких переплетенных ремней бычьей шкуры подходит ей как корове седло, но это – ничего.
Отец едет колесницей за белой кобылой, прямо в лагерь сахрендеев.
Вот – вопрос.
Потому ли вы еще не оставили меня?
Чтобы я смотрела, как они умирают?
Вот – веселость.
Не ее.
Их, духов.
Вот – картина.
Атака конницы достигает щитоносцев.
Щиты кладутся на землю, словно пшеничное поле, прижатое ладонью ветра, а кони, которые уже замедлялись и перед которыми внезапно открылось пустое пространство, проскакивают над ними, ударяя копытами в дерево, и мчатся вперед. Тысяча бронированных всадников против массы пеших.
Вот – удар. Кони в последний миг замедляются, неохотно напирая на плотную толпу, но не останавливаясь полностью. Наконечники копий тонут в груди или – ловко подбитые пехотинцами – пролетают над головами. Копыта пытаются топтать лежащих, конские зубы скалятся в лица. Всадники тянутся за топорами и саблями, ударяют сверху и…
Рык.
Толпа дергается вперед, ведомая одной мыслью, сотни копий, гизарм и рогатин тянутся к кочевникам, клюют их, колют, стягивают с седел. Вот – сабля, что погружается в чью-то грудь и которую невозможно вырвать, потому что ладони раненого смыкаются на запястье с силой кузнечных клещей. Вот – удар мечом, который рубит руку, и обрубок, брызжущий кровью. Вот – удар копьем, удар топором, чьи-то руки стягивают воина с седла, стрела, вылетающая из дальних рядов и пробивающая шею, нож, режущий сухожилия лошадям, молот, разбивающий конскую голову. Вот – тысячи и тысячи рук, несущих смерть. Вот удивление, непонимание: отчего они не бегут? Что в них вселилось? Вот – сигнал к отступлению и конь, который спотыкается и падает на передние ноги. Мужчина оглядывается и видит стену щитов, закрывающих дорогу к бегству. Вот некий безумец с топором, прорубающий себе кровавую тропу между всадниками, мощными ударами отсекающий руки, ноги и конские головы. Вот…