? А мне что делать – бить в бубен и толпу зазывать? Тебе до того не грозит завоевать мое сердце, что нам и видеться больше ни к чему. Прощай.
Иньиго смотрел, как она уходит, и что уж врать-то: сердце у него ныло…
Вернулась она лишь вечером накануне Бала. Легли долгие тени. Во тьме к Иньиго летела музыка из замка. Музыканты репетировали который день. И вдруг – она, Джульетта, явилась, поманила.
– Там так красиво, – прошептала она. – Я подумала, ты захочешь посмотреть. Я проведу тебя тайком, но делай все, как я скажу, – нам не поздоровится, если застукают.
Они побежали, ненадолго задержались у кухни, затем Джульетта кивнула, и они очутились внутри, и она показала, куда теперь – налево, потом направо, – и он пошел, и ему открылась бальная зала.
Глаза отказывались постичь это зрелище. Гигантская зала, такая изысканная, цветов на целый лес, тихонько наигрывают музыканты. Иньиго таращился и никак не мог перестать, а потом Джульетта ахнула и шепнула:
– Ой нет – граф. Я побегу, прячься за дверью.
Иньиго скользнул за дверь; интересно, жестоко ли карают за проникновение в замок, за то, что видишь залы, которые дозволительно созерцать лишь власть имущим? Иньиго зажмурился; только бы граф его не заметил.
Открыв глаза, Иньиго узрел кошмар: на него в упор глядел граф. Старик, глубокий старик. Великолепно одетый. Столько презрения в глазах. И громоподобный голос.
– Ты, – начал он, уже гневаясь, – ты вор!
– Я ничего не крал… – начал было Иньиго.
– Ты кто такой?
Иньиго как-то не давалась речь.
– Мм… Монтойя. Иньиго Монтойя из Арабеллы. Из Испании.
– Испанец? В моем доме? Я устрою тут дезинфекцию! – Граф приблизился. – Ты как сюда попал?
– Меня провели. Но я не выдам, как ее зовут. Накажите меня, делайте со мной что хотите, но ее имя навеки пребудет тайной для вас. – Тут он ахнул, вдали заметив в дверях Джульетту. Махнул ей – беги, мол, – но граф стремительно обернулся и все увидел. – Не трогайте ее! – вскричал Иньиго. – Она прожила здесь всю жизнь, и ее мать тоже.
– Я был женат на ее матери! – оглушительнее прежнего взревел граф. – Ах ты, жалкий болван, никчемный ты недоделанный хапуга, позор всех тварей земных! – С воплем омерзения граф развернулся и ушел.
Подбежала сияющая Джульетта.
– Папе ты понравился, – сказала она.
Они танцевали всю ночь. Обнимались, как все влюбленные. Иньиго столько учился фехтованию, что теперь легконогой грезой кружился по зале, Джульетту обучали с раннего детства, а музыканты прежде играли жирным герцогам и нелепым купцам, но теперь, глядя, как эта смуглая пара летит, едва касаясь пола, сообразили, что музыка не должна уступать танцорам.