По сей день слуги замка Кардинале помнят эту музыку.
Разумеется, до кружения и объятий следовало прояснить пару частностей.
– Папе ты понравился, – сказала Джульетта, глядя, как в негодовании удаляется ее отец.
– Так, пауза, – сказал Иньиго. – Раз ты его дочь, значит ты графиня. А раз ты графиня, значит лгунья – ты сказала, что служанка. А раз ты лгунья, я не могу тебе доверять, ложь ничем не оправдаешь, и тем более ты знала про мои грезы и любовь. А потому я должен попрощаться. – И шагнул прочь.
– Одна мелочь? – Это Джульетта.
– Опять наврешь?
– Суди сам. Да, я графиня. Да, я солгала. Мною, знаешь ли, быть нелегко. Я на сочувствие не напрашиваюсь, но ты хотя бы выслушай. Я одна из богатейших женщин на земле. В глазах многих мужчин – одна из привлекательнейших. Я знаю, что это звучит самодовольно, но вдобавок я умна, нежна и добра. Пожалуйста, верь мне. Я оделась служанкой не для того, чтобы тебя надуть. Я всегда так одеваюсь. Чтобы знать правду. Сюда съезжаются все родовитые холостяки на тысячу миль окрест. Просят у отца моей руки. Уверяют, будто желают мне счастья, но мечтают лишь о моих деньгах. А я хочу только любви.
Иньиго ничего не сказал.
Она шагнула ближе. И снова – совсем близко. И торопливо шепнула:
– Ты со своей грезой завоевал мое сердце. Но мне нужно было подождать. Подумать. И я подумала. – Она махнула музыкантам, и те заиграли еще сладостнее. – Это наш бал. Тут нет других гостей. Я все это устроила для тебя, и, если ты не поцелуешь меня в губы, Иньиго Монтойя из Испании, я, скорее всего, умру.
Как тут не повиноваться?
Они танцевали всю ночь. Аххх – как они танцевали! Иньиго и Джульетта. И обнимались. И он целовал ее губы и ее струящиеся волосы. Впервые после смерти он был счастлив. Оно упорхнуло от Иньиго, его счастье, а годами живя без него, забываешь, что никакое блаженство не сравнится…
* * *
И знаете что? И на этом все. Бабах – краткий пассаж про счастье, конец фрагмента.
Я называю это «Необъяснимый кусок про Иньиго». А Питер негодовал, потому что кусок этот обескураживает, но главное, в нем ничего не происходит.
Говоря строго, с точки зрения повествовательной он прав. Но мне кажется, здесь Моргенштерн впервые показывает нам человечность Иньиго, и мы понимаем, что Иньиго – не просто Испанская Машина Возмездия. Жалко, что я не знал про этот фрагмент до того, как прочел «Принцессу-невесту», вот честное слово. Вряд ли я полюбил бы Иньиго больше – куда уж больше? – но, боже мой, бедняга, чем он пожертвовал ради мести за отца! Вы вообразите только. Мы же все грезим, так?