Феззик чувствовал, что силы оставляют его, а вторженец побеждает. Напоследок Феззик не подумал даже – взмолился: пожалуйста, кто бы ты ни был, если хочешь навредить ребенку, сначала убей меня.
Уэстли у костра все крепче обнимал Лютика, говорил воодушевляющие слова, а Иньиго отвечал в том же тоне.
До ужасного пятидесятого часа родов, когда Иньиго, не в силах больше врать, промолвил страшное:
– Мы ее потеряли.
Уэстли взглянул на ее застывшее лицо и увидел, что это правда, а он так ее и не спас. Ни разу в жизни, кроме тех дней с Машиной, он не проронил ни слезинки, даже когда возлюбленных его родителей пытали у него на глазах, ни единого раза, никогда-никогда ни на секунду.
А теперь его прорвало. Он рухнул на ее тело, и Иньиго оставалось только беспомощно смотреть. А Уэстли спрашивал себя, что делать ему до смертного часа, ибо немыслимо жить дальше без нее. Они сражались с Огненным болотом и выжили. Знай он тогда, чем все закончится, подумал ныне Уэстли, он бы оставил их там умирать. Зато они бы умерли вместе.
И тогда позади раздался странный голос, какого Уэстли и Иньиго в жизни не слыхали, бестелесный, точно заговорил труп, и голос этот загрохотал:
– У нас есть тело.
Иньиго развернулся и вскрикнул в ночи. А отчаявшийся Уэстли так удивился этому крику, что тоже развернулся и вскрикнул.
Из темноты к ним приближалось нечто.
Оба недоверчиво прищурились. Нет, глаза их не обманывали.
Из темноты к ним приближался Феззик.
Во всяком случае, нечто похожее на Феззика. Но глаза его горели, шаг был скор, а голос – они никогда не слыхали такого голоса. Такого громового ровного баса. И такого акцента им тоже слышать не доводилось. Во всяком случае, пока они не доплыли до Америки. (Говоря точнее, пока туда не доплыли те, кто выжил.)
– Феззик, – сказал Иньиго, – сейчас не время.
– У нас есть тело, – повторил Феззик. – А внутри прекрасный здоровый ребенок. Она слишком долго ждет.
Великан склонился над неподвижной женщиной, прижался ухом, поманил Уэстли, звонко хлопнул в ладоши.
– Ты, – он ткнул пальцем в Иньиго, – тащи мыло и воду, мне надо продезинфицировать руки.
– Где он выучил это слово? – спросил Уэстли.
– Не знаю, но лучше послушаюсь, – сказал Иньиго и побежал к костру.
Феззик указал на великолепную шпагу:
– Стерилизуйте ее в огне.
– Зачем? – спросил Иньиго, подавая ему полотенце и мыло.
– Будем резать.
– Нет, – сказал Уэстли. – Ты не отдашь ему шпагу. Я не позволю.
И тут голос загрохотал с устрашающей силой:
– Этот ребенок – тугодум. Так мы называем тех, кто не спешит вылезать. Мало того – этот ребенок лежит задом наперед. И вокруг ее горла обвилась пуповина. Если желаешь прожить всю жизнь в одиночестве, целуйся со своей шпагой. А если хочешь сохранить жену и ребенка, делай, что говорят.