Мне не хотелось ей возражать. Выполнять любое её желание — вот что было моей мечтою! «Но как же нам его выпустить? Каким способом? — молча рассуждал я. — Пожалуй, освободить его из подвала ещё трудней, чем загнать туда!»
Мы вышли из комнаты и стояли возле лестницы: она вела прямо к железной двери, которая вела прямо в подвал.
— Он ведь не сам… Это же я, — тихо начал Глеб.
— Молчи! — Грозным шёпотом я закрыл ему рот: не хватало ещё, чтобы он сознался и сам всё раскрыл. Нет, это должен был сделать я, Детектив!
— Наташа права, — сказал добрый Принц Датский. — По-моему, племянник Григорий уже осознал… Сидит тихо.
Как раз в эту минуту из подвала донеслось:
— Откр-рой! Слышишь, парнёк? Сломаю стену! Оторву тебе голову!
— Я готов пожертвовать своей головой! Но она ещё может вам пригодиться: следствие не закончено! — крикнул я, перегнувшись через перила, чтобы Племянник услышал. — Кое-что мне неясно… Следствие будет доведено до конца! До победного! И может быть, я найду смягчающие вину обстоятельства. Так что сидите тихо!
Я взглянул на Глеба. Он пригнулся, и нежная, бархатная кожа его лица покрылась нервными пятнами. Я пощадил Глеба и не стал объяснять, что именно я уже выяснил и что осталось неясным. Кроме того, по всем правилам я не мог его обвинять, не установив мотивов совершённого преступления. А может быть, среди этих мотивов действительно найдутся смягчающие вину обстоятельства? Для Глеба и даже, может быть, для Племянника. Законность! Прежде всего законность!..
— В конце концов, я могу пожертвовать своей головой, — повторил я. — Но одной головы ему будет мало… А вами я рисковать не могу! — и взглянул на Наташу.
— Откр-рой! — орал из подвала Племянник. — Дачу сожгу! Не пожалею себя!
— Вот видите: он себя не хочет жалеть. А вы думаете, что он пожалеет вас. О, как вы доверчивы!
— Что же делать? Время идёт, — сказала Наташа. — Где выход, Алик?
Все повернулись ко мне. И в глазах я прочёл надежду, которую не мог обмануть!
Судьбе было угодно, чтоб именно в ту минуту мой взор проник прямо в комнату, дверь которой была открыта, и упал прямо на бумажку, лежавшую возле телефонного аппарата. На ней (я это запомнил!) были написаны номера милиции, «скорой помощи», пожарной команды и тёти Племянника.
Идея тут же, без промедления, озарила меня!
— Мы позвоним к тёте, она завтра утром приедет и освободит его!
— Вон… На бумажке… — подсказал Глеб.
— Спасибо, — ответил я таким тоном, будто нуждался в его подсказке. Мне вдруг захотелось самому подкинуть Глебу какие-нибудь смягчающие обстоятельства. Дать ему возможность чем-нибудь искупить… Хотя каждый раз, когда я взглядывал на него, один и тот же вопрос обжигал меня: «Зачем? Зачем он всё это сделал?!»