Анна Рудольфовна была единственной учительницей в нашем классе, да, пожалуй, и во всей школе, которая называла учеников на «вы». С этим «вы» у нас случалось много разных историй. Вот, например, скажет Анна Рудольфовна ученику, стоящему у доски: «Вы свободны», и мы все дружно вскакиваем со своих мест.
Получив разрешение, я стал коленями на подоконник, ещё шире раскрыл окно и высунулся на улицу.
— Котлов, зачем столько лишних движений? — сказала Анна Рудольфовна. — Чтобы сделать простой перевод с немецкого, вы зачем-то наваливаетесь на парту, сопите и даже высовываете язык. А чтобы закрыть окно, вылезаете на улицу.
Я ничего не ответил Анне Рудольфовне, а только ещё больше свесился вниз. Наконец я всё разглядел, спрыгнул на пол и, тяжело вздохнув, направился к своей парте.
— Котлов, вы же забыли закрыть окно, — сказала Анна Рудольфовна.
И в самом деле, как же я забыл? Надо было выкручиваться.
— А я, Анна Рудольфовна, вижу: люди внизу без пальто ходят. Ну, значит, думаю, потеплело уже!
— Потеплело? — Анна Рудольфовна развела в стороны свои полные руки. — А как же ваши мурашки?
— Всё нормально! — бодро ответил я и сел на своё место.
— Ничего не понимаю! — по-немецки воскликнула Анна Рудольфовна. И с размаху, даже не примеряясь, насадила пенсне себе на нос. — Ничего не понимаю!..
Мой сосед Витька Бородкин, по прозвищу Витик-Нытик, прошептал так, словно великое открытие сделал:
— У тебя, Котелок, башмаки только что в починке были, да?
— Откуда ты знаешь?
— А бумажки к подошвам приклеены. — Витька хитро подмигнул: вот, мол, какой я сообразительный. — Ты на коленях стоял, а я твои подмётки разглядывал.
И любил этот Витька всякими пустяками заниматься!
Я взял ручку, как всегда, навалился на парту и написал на белом клочке: «В „Авангарде“ идёт „Под чужим именем“. Заграничная! Во всю стену — человек в чёрной маске, со шпагой и в сапогах с отворотами».
Витька ответил мне на том же белом клочке: «Значит, опять завтракать не придётся? Очень есть хочу».
Я с презрением посмотрел на голодного Нытика, для которого какие-то несчастные пончики в масле были важней чёрной маски, шпаги и сапог с отворотами. «Можешь проедать свои деньги! — со злостью написал я. — В кино нас всё равно не пустят».
— Почему-у? — сразу забыв про пончики, разочарованно прошептал Витька.
На белом клочке больше не было места, и я тоже ответил шёпотом:
— Потому что чёртову бумажку уже повесили.
«Чёртовой бумажкой» мы называли зловредное объявление у дверей кинотеатра: «Дети до 16 лет не допускаются». А как мы в тот день мечтали быть в «Авангарде»!