Она достала из ящика мою тёмно-зелёную книжечку, переписала все данные о бедном Диме в свой «чёрный список» и буквально швырнула паспорт на край стола.
А я молча взял его и поплёлся вниз…
Витька всё ещё петлял по вестибюлю. Заметив меня, он испугался:
— Что случилось, а?
— Молчи, Нытик несчастный! Всё из-за тебя… Из-за тебя нашего Диму больше никогда не пустят в читальню. Никогда!.. И он умрёт необразованным человеком! Понял?
В очереди у кассы я оказался самым первым — так что мог даже опираться на маленький деревянный подоконничек.
Само стеклянное окошко было ещё закрыто, сквозь щёлку пробивался жёлтый электрический свет, и было слышно, как кассирша штампует билеты.
С другой стороны на деревянный подоконничек опирался ещё и милиционер, следивший за порядком. Он был не похож на того милиционера, который переписал в растрёпанный блокнот мой «адресочек»: этот был гораздо нарядней — в фуражке с красным околышем, в красных погонах и вообще весь какой-то начищенный и выглаженный.
В очереди у кассы я оказался самым первым.
Милиционер был очень вежлив и внимателен к людям, стоявшим в очереди за моей спиной.
— Очень прошу вас, товарищи, прижмитесь к стене. Вам же удобнее будет: никто не заденет, не толкнёт (он именно так и сказал — «не толкнёт»). И не волнуйте себя, пожалуйста. Билетов много, всем достанется.
Но я уже давно заметил, что даже самые воспитанные и вежливые люди как-то недоверчиво относятся к нам, к мальчишкам. Словно мы обязательно должны сделать что-нибудь плохое.
— Чего ты здесь разлёгся? — другим голосом, будто в нём сидело два разных человека, сказал мне милиционер. — Всё равно билетов не получишь.
Услышав эти слова, Витька, прятавшийся где-то в уголке возле автомата, очень обрадовался и даже глупо заулыбался: вот, дескать, ничего у тебя не получится. Сейчас вместе домой пойдём!
Я поверх маминых очков взглянул на милиционера, потом с презрением — на Витьку, вынул из бокового кармана Димин паспорт и помахал им в воздухе.
— Тогда извиняюсь, — сказал милиционер и зашагал по вестибюлю. — Сейчас будем кассу открывать, товарищи. Прижмитесь к стеночке, получше прижмитесь.
Милиционер, заложив руки за спину, как победитель, один расхаживал по вестибюлю, а все прижимались к стенке. Наконец кассирша убрала фанерную дощечку, закрывавшую окно, и по очереди пронёсся радостный ветерок: «Дают! Дают!..» Очередь ожила, зашевелилась.
Я поверх очков взглянул на кассиршу, которая, как все кассирши кинотеатров, была усталая, строгая и не глядела на людей, а только — на билеты и деньги.