– Ну что же вы, гений, мыслитель? – с издевкой выкрикнул он. – Так ничего и не заметил? Все там – ложь.
Он кивнул лохматой головой в сторону чудесного ящика. – Ложь, загримированная под правду.
Савчук перевёл дыхание, пытаясь сдержать рвущееся из сердца бешенство, сверкнул яростно глазами и швырнул прямо в душу: – И началось это при вас и вашем участии.
– В чем я солгал?
– Обещали мир и привели страну к гражданской войне, интервенции. Обещали демократию, власть Советам и провозгласили красный террор, приступили к монополизации власти партией. Провозгласили советские республики суверенными государствами и лишили их прав на землю и недра, на леса и воды, на средства производства и, в конечном счете, на свободу выбора.
– Мы стремились избавить народ от эксплуатации, – инстинктивно защитился я.
– Чем большую долю национального дохода получает народ в виде зарплаты, то тем меньше он эксплуатируется?
– Да.
– В эксплуататорском режиме США эта доля составляет 60%, а у нас 37%, – едко атаковал меня Савчук. – И это по данным 1985 года. Надо полагать, с каждым годом забота о народе растет, поскольку в 1928 году этот показатель равнялся 58%.
Савчук рассмеялся прямо мне в лицо.
– Но вы живете в мире, – искал я себе оправдание.
– Чего стоит мир, уносящий людских жизней больше чем войны? Мир, приведший к уничтожению политических противников партии, женщин и, даже, детей.
– Вы лжете.
– Нет! Это правда! – жестоко меня добивал осатаневший инженер. Глаза его горели яростью и безумием. – И партия, заметьте, никогда не виновата. Во всех бедах виноваты: то давно умерший Сталин, то бюрократия, а иногда даже погода.
– Я был против Сталина. Это по его приказу убивали?
– Да. Но он лишь следствие монополизации власти у партии. Даже духовно чистая организация в таких условиях загниет и создаст садиста-тирана. Только свободная борьба мнений свободных людей и партий может вести к лучшему обществу.
Савчук еще продолжал говорить, но я обмяк, ничего не хотел слышать и не слышал гневных обличений. Мне хотелось умереть вновь, раствориться в вечности. Я машинально взял полный стакан водки и следил за пустеющим в нем дном. Мир зыбко заколебался и исчез.
Скверно, гадко, мерзко – вот первые ощущения моего тела и пробудившегося сознания. Отрывочные воспоминания, угрызения совести, излишне выпитая водка довели до тошноты, и я кинулся в туалет. Тело в судорожных мучениях пыталось избавиться от водки, желчи организма и души. Но память держится за все надежней, нежели желудок.
На кухне пил чай Савчук. Он, молча, налил чай в чистую чашку и протянул ее мне.