Во времена Николая III (Юрьев) - страница 84
Что касается использования рабочего дня, Невыездной в дружеских беседах чистосердечно признавался, что отведенное для работы время он продуктивно использует максимум на тридцать процентов, а в основном трудится дома, прихватывая и выходные.
В один из таких воскресных дней Невыездной пригласил Михаила, живущего в соседнем доме на верхнем этаже, в свою двухкомнатную проходную квартиру. После праведных дел он предложил Михаилу остаться пообедать, на что получил ожидаемое согласие. Невыездной ушел колдовать на кухню, а его сослуживец, удобно устроившись в кресле и положив вытянутые ноги на нижнюю подставку, являющегося частью изящного столика из красного дерева, инкрустированного белыми слониками из слоновой кости, выполненными из натуральных бивней, стал перелистывать первый попавшийся том всемирной истории, вытащенный из книжного шкафа. Он не в первый раз собирался трапезничать со своим шефом, предвкушая обильный холостяцкий обед. Держа в руках книгу, он рассеяно витал в облаках, размышляя о веках минувших, отображенных в увесистом томе, и о жизни шефа. Невыездной имел двойную фамилию Невыездной-Новоградский, являясь отпрыском знатного рода, известного всей России. Сослуживцы то ли для краткости, то ли в насмешку называли его односложно Невыездным, поскольку, несмотря на все его мечты и старания, ему никак не удавалось выехать за границу. Чаще всего в институте называли его по имени отчеству. Семья Невыездных, состоявшая из матери и взрослого сына, появилась в Научном Городке в начале сороковых годов. Мать и сын поселились в двух комнатах трехкомнатной квартиры. В третью комнату, выделенную для соседа, вела металлическая дверь, обитая поверх для надежности металлической решеткой. Ее хозяин практически не жил дома. Получив жилье, он, завербовавшись, уехал для прохождения службы на Север. Железная дверь в общем коридоре постоянно напоминала о всевозможных сюрпризах. Багаж, привезённый Невыездными, полностью не поместился в квартире и часть скарба осталась за входной дверью на улице. Улыбаясь, что два переезда равносильны одному пожару, Невыездные-Новоградские стали обживаться на новом месте, старательно заполняя старинной мебелью свободные углы. Постепенно воздух двух проходных комнат общей площадью тридцать квадратных метров пропитался запахом их хозяев. В большой комнате, именуемой в настоящее время гостиной, естественного света, исходящего от единственного окна, не хватало. Разросшаяся незатейливая изгородь, напоминающая кустарники, произрастающая в массивных горшках, установленных на подоконнике, закрывали стекла почти на две трети. Для увеличения освещенности на столике, за которым сидел Михаил, горела, создавая уют, электрическая лампа с зелёным абажуром, изготовленная под старинную медную керосиновую лампу. Рядом с окном почти во всю стену размещался двухтумбовый дубовый стол, захламлённый бумагами, на котором выстроились в боевой готовности две пишущие машинки с английским и русским шрифтами. Посреди стола, примыкая к стене, стояли две фотографии отца Семы. На одной из них изображался серьезный генерал с продолговатым лицом, пепельными усами и головой, лишённой растительности, на другой он же, улыбающийся, в буденовском шлеме. В комплект рабочего стола входил крутящийся стул, выступающий на середину комнаты, за которым любил восседать хозяин комнаты. За ними в углу, в рост человека размещалась вращающаяся тумба квадратного сечения со стеллажами, забитыми книгами по специальности и расхожими справочниками. Над тумбой и дверным косяком, заполняя свободное место, на следующей стене висела картина, на которой застыла порывистая миловидная особа в бело-васильковом платье со стилизованной талией. К двери примыкал комод и книжный шкаф, упиравшийся в потолок. Во второй картине «поздняя осень в парке», расположенной на стене напротив, центральное место занимала широкая аллея с выстроившими по обе стороны лиственными деревьями. На земле, усыпанной желтыми листьями, как в мягком шелку, можно было легко утонуть по щиколотку. От пронизывающего грустью полотна, исходила щемящая боль об утраченном лете и тленности ещё живых жёлтых листьев, утративших связь с деревьями. Под картиной к стене примыкала тахта, служившая в дни торжества одновременно посадочными местами для гостей за обеденным столом. Необычный стол, стоявший посреди комнаты на одной львиной ножке, имел столешницу овальной формы, вырубленную из одного куска дуба. С трёх свободных сторон его окружали четыре стула с высокими спинками, оставшимися от столового гарнитура. Сразу за тахтой стоял высеченный из орехового дерева секретер с потайными ящичками и шкатулками, на котором расположилось собрание сочинений Байрона на английском языке. Четвёртую стену от угла до дверного задрапированного проёма, ведущего во вторую комнату, занимала полка с баром и бельевой шкаф. За дверью у современного холодильника стояло мягкое кресло. Чего только не видела мебель, стоявшая когда-то в хоромах господ, сейчас сгрудившаяся в одной комнате. Она многое могла бы рассказать, так же как и пыль веков, въевшаяся в щели. Миниатюрный столик из красного дерева, инкрустированный слониками из слоновой кости и вывезенный в далёкие времена из Индии, на котором покоились ноги Михаила, тоже мог бы вспомнить и помечтать о праздничном убранстве. Убаюканный атмосферой комнаты, под мерное тиканье старинных часов, висящих над головой, Михаил уснул. Ему снился сон.