Впрочем, всем присутствующим на заключительном дне торжеств и разделившим со своим хазретом великую печальную тризну Тамерлан велел выдать по мешку с деньгами, довольно немалыми – сумма в каждом мешке варьировалась от тысячи до трех тысяч серебряных таньга[107]. Когда к нему подвели для получения подарков трех послов короля Энрике, он впервые улыбнулся и спросил:
– Ну что, дети мои, забеременели ваши наложницы?
Когда испанцам перевели вопрос, они несколько смутились и, краснея, признались, что свое задание выполнили – афганка Гульяли и фракийка Дита понесли от дона Руи Гонсалеса де Клавихо, персиянка Афсанэ зачала от магистра богословия Альфонсо Паэса де Санта-Мария, и лишь хиндустанка Гириджа до сих пор была порожняя.
– Ну что ж, если их беременность подтвердится, я отпущу вас на родину, – сказал Тамерлан, протягивая каждому из испанцев по мешку, в которых звенело полторы тысячи таньга. Но когда испанцы отправились во дворец Кок-Сарай, где они теперь обитали, Тамерлан вновь сделался печальным, с невеселым видом попрощался он со всеми остальными гостями, наказав каждому отправляться в свои области и как следует готовиться к трудному китайскому походу. Лишь одного Аллахдада он попросил задержаться еще на пару дней, сказав:
– Помнится, перед походом на Рум, когда я приходил в себя после болезни, ты гостил в Самарканде и обыграл меня два раза в шахматы. Хотелось бы взять реванш.
– Воистину достойна удивления несравненная память измерителя вселенной! – воскликнул Аллахдад. – Держа в голове дела столь великого и обширного государства, он помнит, с кем и когда играл в шахматы и проиграл или выиграл!
– Если выиграешь у меня подряд три партии, сделаю тебя главнокомандующим вместо Джеханшаха, – добавил Тамерлан.
На другой день великий эмир почувствовал себя еще хуже. Рука и нога болели так, что время от времени он стонал. Утром он не молился, но потом совершил все положенные намазы – и зухр, и аср, и магрш, и ишу. Он сильно переменился, осунулся, в глазах его сквозила тоска. Играя в шахматы с Аллахдадом, он вдруг ни с того ни с сего сказал:
– Большой грех – пить вино и предаваться необузданному веселью. Хорошо, что мы, мусульмане, враги всякого хаира!
Аллахдад внимательно на него посмотрел, вскинув брови от удивления, но ничего не сказал, а снова увлекся игрой и вскоре поставил хазрету мат слоном.
– Вторую партию сыграем завтра, – сказал Тамерлан. – Надо ограничивать себя и в играх.
Он вспомнил о «Тамерлан-намэ», которая лежала нетронутой, ожидая своего продолжения вот уже больше двух недель. Искендер приготовился писать.