Лейла повернулась к нему лицом, прижимая платье к груди.
– Это новое. Я решила сменить образ. Белый хлопок – это скучно.
Джеймс отнял у нее платье, широко ухмыляясь. Лейла поморщилась. Скотч оставил отметки на коже.
– Бедняжка, – пробормотал он, целуя покрасневшую кожу.
Освободив ее роскошную грудь от бюстгальтера, Джеймс поиграл тугими бутонами сосков, подталкивая ее к кровати. Они скинули остатки одежды и рухнули в постель.
– Мне так жаль твоего отца, Джеймс, – сказала Лейла, обхватив его лицо руками и чувствуя легкое покалывание от его однодневной щетины. – Я переживаю, что именно тебе пришлось обнаружить его останки. А еще прости меня за то, что я не понимала, когда ты уходил в горы на его поиски. Я понятия не имела, как много он для тебя значит.
– Теперь все кончено.
– Да. – Она пристально посмотрела в его лицо, пытаясь найти ответы на вопросы, которые она не могла сформулировать. – Он бы тобой очень гордился.
– Хотелось бы верить, что это так. Мама однажды рассказала мне, что отец любил делать вещи своими руками, даже когда появились деньги и они могли купить все необходимое. У меня есть ящик с его инструментом. Мама подарила мне на шестнадцать лет.
– Здорово.
– Но я был полным кретином. Я даже не вынул их из ящика. Это была своего рода месть. Глупо, правда?
– Может, и глупо, но тебя можно понять.
– Я перестал обижаться на отца. В моих венах течет кровь Рэгги Каваны. Мне от этого никуда не деться. Надо принять это. Он был отличным рассказчиком. В Силвер-Глен еще немало местных жителей его возраста, которые собирались по субботам в баре и слушали его байки.
– Твоя мама не влюбилась бы в него, если бы он не был интересным человеком. А если он был так же хорош собой, как и его семеро сыновей, то, вероятно, от женщин у него отбоя не было.
– В юности, да. Но когда он положил глаз на маму, она стала единственной любовью всей его жизни.
– Ты такой же честный и работящий, как твоя мама, но вот этот шаловливый блеск в глазах ты, должно быть, унаследовал от отца.
– Ладно, хватит болтать, – притворно сердито сказал Джеймс. – Пора заняться делом.
Он надел презерватив и вошел в нее. Соединив ее руки со своими, от отвел их за голову Лейлы и прижался лбом к ее лбу.
– Не двигайся следующие восемь часов, и я буду в порядке.
– Мой бедный Джеймс. Я нужна тебе в качестве подушки?
– Не подушки, – он слегка поерзал бедрами, – а в роли утешительницы. В холодную зимнюю ночь.
Изумленная до глубины души, она прикрыла глаза, наслаждаясь им внутри себя. И когда же этот добрый великан успел превратиться в поэта?