— Воля ваша, — ответил Венсар, скрывая разочарование под напускным добродушием. — Я продаю в ущерб собственным интересам. Не будь я болен…
Он вышел на середину магазина:
— Чем могу служить, господин Бодю?
Суконщик, прислушивавшийся краем уха к разговору, представил Денизу, рассказал то, что считал нужным, о ее жизни, и прибавил, что она работала два года в провинции.
— А вы, я слышал, ищете хорошую продавщицу…
Венсар изъявил глубочайшее сожаление:
— Ах, какая досада!.. Я действительно целую неделю искал продавщицу и нанял всего каких-нибудь два часа назад.
Водворилось молчание. Дениза чувствовала себя неловко. Робино, участливо смотревший на нее и, вероятно, тронутый ее жалким видом, позволил себе дать совет:
— Я знаю, что нам нужен человек в отделе готового платья.
Бодю не мог сдержать крика, вырвавшегося у него из самого сердца:
— К вам?! Ну, нет! Этого еще недоставало!
Но он запнулся, смутившись. Дениза вся вспыхнула: она и подумать не смела о поступлении в этот громадный магазин, и в то же время мысль, что она могла бы быть там приказчицей, наполнила ее гордостью.
— Но почему же? — с удивлением спросил Робино. — Напротив, для мадемуазель это было бы большой удачей. Я советую ей прийти завтра утром к заведующей отделом, госпоже Орели. Худшее, что может случиться, — это, что ее не примут.
Суконщик старался скрыть свое возмущение за неопределенными фразами: он знает г-жу Орели или по крайней мере ее мужа, Ломма, толстяка кассира, которому отрезало омнибусом правую руку.
— Впрочем, это ее дело, а не мое, — резко заключил он вдруг, — она вольна поступать, как хочет.
Он раскланялся с Гожаном и Робино и вышел. Венсар проводил его до двери, снова рассыпаясь в сожалениях, что не может исполнить его просьбу. Дениза нерешительно задержалась было в магазине, думая получить от Робино более подробные указания насчет работы, но не осмелилась ни о чем спросить и только пролепетала, прощаясь:
— Благодарю вас, сударь.
На улице старик не сказал племяннице ни слова. Он шел быстро, словно подгоняемый размышлениями; девушке приходилось почти бежать за ним. На улице Ла Мишодьер, когда он собирался уже войти к себе, его подозвал жестом сосед торговец, стоявший на пороге своей лавки. Дениза остановилась, чтобы подождать дядю.
— Что такое, папаша Бурра? — спросил суконщик.
Бурра был глубокий старик с головой пророка, длинноволосый и бородатый, с проницательными глазами, глядевшими из-под густых, взъерошенных бровей. Он торговал тростями и зонтами, занимался их починкой, а также вырезал ручки, чем снискал себе в округе славу художника. Дениза бросила взгляд на витрину лавки, где ровными рядами выстроились зонты и трости. А когда она подняла глаза выше, самое здание изумило ее. Это был жалкий домишко, стиснутый между «Дамским счастьем» и большим особняком в стиле Людовика XIV, неизвестно как выросший в этой тесной щели, где притаились два его низеньких этажа. Не будь подпоры справа и слева, он весь, казалось, так и рухнул бы — и крыша с покривившимися и истлевшими черепицами, и фасад в два окна, покрытый трещинами и пятнами ржавчины, и деревянная полустертая вывеска.