— Нам на берег пора, Вадим Григорьевич!
— Тогда, Николай Валерьевич, поднимайте якоря, будем этого монстра обходить.
Он кивнул на качающийся у пирса сейнер.
Пока «Удача» самым малым ходом обходила судно, захваченное заключёнными, я связался с Дежнёвым. У него был один погибший, но Семён пообещал прикрыть нас с Наташей, когда мы на зачистку выдвинемся.
Вблизи картина ночного побоища, освещённая редкими фонарями, полыхающим пожаром и начинающимся рассветом, выглядела ещё более ужасающе. Раненых среди нападавших было немного, и я, воспользовавшись опытом американских копов, быстро стягивал руки пластмассовыми стяжками каждому, кто подавал хоть какие-то признаки жизни, пока Наташа контролировала окрестности.
Из двенадцати человек, державших оборону в казарме, в живых осталось четверо: раненый в грудь и обгоревший Шестаков, а также три пограничника. Они успели выбраться сами и вынести Алексея. Но каждый требует перевязки, кто руки, кто ноги. Так что прихваченные нами бинты и пару шприц-тюбиков обезболивающего из неприкосновенного запаса мы тут же использовали.
— Николай, осторожнее! — заговорила голосом Ивана Андреевича рация в кармане бронежилета. — Какое-то движение вверх по склону. Выше караульного помещения. Мне плохо видно.
Я надвинул на глаза ноктовизор, и сразу всё стало ясно. Двое пытались раздвинуть колючую проволоку, чтобы вырваться с территории погранпункта.
— Поднять руки! Выходить по одному! — рявкнул я.
Люди замерли, но выполнять приказ не спешили. Тогда я всадил трёхпатронную очередь в землю в метре от них.
— Я сказал: поднять руки и выходить!
Вместо этого оба припали к земле, и трижды рявкнул ПМ.
Ах, вы ж суки! Стрелок уткнулся лицом в землю, получив в лоб не менее одной пули.
— Один из двоих готов! — громко прокомментировал я и обратился ко второму. — У тебя остался последний шанс остаться в живых. На счёт «три» стреляю. Раз!
— Я сдаюсь!
Жилистый парень, высоко подняв руки, спустился по тропинке. Закинув автомат за спину, я принялся охлопывать его в поисках припрятанного оружия. И поздно отреагировал на заточку, мгновенно оказавшуюся в руке урки. Впрочем, ему тоже не повезло: пытаясь воткнуть её мне в печень, он не ожидал, что остриё упрётся в пластину бронежилета.
Уже лёжа разбитым лицом вниз, уркаган скрипел зубами и орал:
— Ты, сука краснопёрая пожалел меня? Да е…ал я такую жалость! Чтоб ты сам сдох на урановых рудниках, где я теперь гнить буду!
Наташа подошла ко мне и негромко спросила:
— Может, действительно лучше его пристрелить?
— Ты его жалеешь? А эта мразь жалела 18-19-летних пацанов, которых заживо жгла? Только в одном случае соглашусь на то, чтобы этот урод сейчас же умер: если сгорит также, как горели мальчишки, в которых он зажигательную смесь кидал. Или так, или пусть сдыхает от радиации! Но на рудниках он хоть какую-то пользу стране принесёт!