– А я? Что мне делать во время этого процесса?
– Ничего. Возвращайся в Тунис и веди там безукоризненную жизнь. Пусть они следят за тобой, если им так хочется, – все равно ничего не найдут. Они от одного этого с ума будут сходить. Короче говоря, мой дорогой Жорж, ты только сиди в пустыне и наблюдай, как развиваются события.
В последний день моего отпуска, когда Жюль уже ушел на работу, а я собрал чемодан, в дверь опять раздается стук, но на сей раз тихий, неуверенный. Я откладываю книгу и прислушиваюсь, как Анна впускает посетителя. Проходит несколько секунд, дверь гостиной открывается – и я вижу Полин. Она молча смотрит на меня. Анна за ее спиной надевает шляпку.
– Мне нужно уйти на час, – говорит сестра и тут же добавляет со смесью нежности и неодобрения: – И только на час, имейте в виду.
Мы занимаемся любовью в бывшей детской под бдительным присмотром ряда старых оловянных солдатиков моего племянника. Потом, лежа в моих объятиях, Полин говорит:
– Ты и в самом деле собирался вернуться в Африку, не повидавшись со мной?
– Если бы у меня был выбор, моя дорогая.
– Даже не послав мне записки?
– Я боюсь накликать на тебя несчастье, если мы и дальше будем продолжать в том же духе.
– Мне все равно.
– Можешь мне поверить, тебе не все равно, потому что под удар попадешь не только ты, но и девочки.
Полин неожиданно садится. Она так рассержена, что даже не дает себе труда прикрыться простыней, как делает это обычно. Волосы у нее выбились, растрепались, и я впервые замечаю в их светлой копне несколько седых прядок. Кожа ее раскраснелась. Между грудей капельки пота. Она великолепна.
– Ты не имеешь права, – говорит Полин, – после стольких лет принимать решения, которые затрагивают нас обоих, да еще скрывать от меня, что у тебя на уме! И не смей использовать в качестве предлога девочек!
– Дорогая, постой…
– Нет! Хватит!
Полин пытается встать с кровати, но я хватаю ее за плечи. Она тяжело дышит, пытается освободиться. Но она слабее, чем кажется, даже в ярости, и я легко удерживаю ее.
– Послушай меня, Полин, – тихо начинаю я. – Речь идет не о слухах – слухов о нас в нашем кругу и без того предостаточно. Я не удивлюсь, если узнаю, что Филипп догадался о наших отношениях много лет назад: даже человек, который работает в Министерстве иностранных дел, не может быть настолько слеп, чтобы не замечать того, что очевидно другим.
– Не говори о нем! Ты про него ничего не знаешь! – Обездвиженная, она в беспомощной ярости бьет головой о подушку.
– Одно дело слухи… – продолжаю я. – Если бы речь шла только о слухах, то их можно игнорировать. Но я говорю о публичном разоблачении и унижении. Я говорю о мощи государства, используемой для того, чтобы сокрушить нас: трепать наши имена в газетах, в судах, изобретать про нас всякие гадости, выдавая их за правду. Никто не в силах выстоять против этого. Ты думаешь, я семь месяцев не был дома по своему желанию? А это лишь слабый намек на то, что они могут сделать с нами.