– Кое-что из того, что я скажу, возможно, будет противоречить сказанному генералом Пельё, – начинаю я с осторожностью, – но я считаю своим долгом говорить то, что думаю. Документы, перечисленные в «бордеро», вовсе не так важны, как думают люди, введенные в заблуждение.
Я снова говорю осторожным языком фактов. Указываю, что вместе с «бордеро», предположительно, были переданы пять комплектов бумаг. Но четыре из них не являлись документами, а представляли собой лишь «записки», которые не требовали никаких специальных знаний, доступных только офицерам Генерального штаба: записка о гидравлическом тормозе для 120-миллиметрового орудия, записка о войсках прикрытия, об изменении артиллерийских построений и о вторжении на Мадагаскар. Почему же только записки? Ведь наверняка тот, кто мог предложить что-либо серьезное, а не подслушанные обрывки разговоров и не увиденное мельком, написал бы: «Посылаю вам копию таких-то и таких-то документов». Одна копия все же была – пятый документ, – инструкция по артиллерийской стрельбе, и это явно не случайное совпадение: мы знаем, что майор Эстерхази имел доступ к этому документу и даже попросил переписать его для него. И опять же, автор говорит, что имел документ в своем распоряжении ограниченный отрезок времени, тогда как офицер Генерального штаба, такой как Дрейфус, имел бы к документу неограниченный доступ.
Справа от меня большие вычурные часы. Я слышу, как они тикают в тишине каждый раз, когда делаю паузы, – с таким напряженным вниманием слушает меня аудитория. И время от времени краем глаза вижу, что сомнение начинает закрадываться не только у присяжных, но даже и у некоторых офицеров Генштаба. Пельё теперь выглядит менее уверенным, постоянно встает, чтобы прервать меня, все дальше и дальше уходит по тонкому льду и наконец совершает существенную ошибку. Я объясняю, что завершающая фраза «бордеро» – «Уезжаю на маневры» – указывает также на то, что автор не служил в военном министерстве, потому что маневры Генерального штаба проводятся осенью, а «бордеро», предположительно, писалось в апреле, и в этот момент Пельё снова встает:
– Но «бордеро» писалось не в апреле.
Прежде чем я успеваю ответить, Лабори в мгновение ока вскакивает:
– Нет, в апреле – по крайней мере, министерство именно так всегда говорило.
– Вовсе нет, – гнет свое Пельё, хотя в его голосе и слышится дрожь неуверенности. – Я обращаюсь к генералу Гонзу.
Гонз встает и отвечает:
– Генерал Пельё прав: «бордеро», вероятно, было написано в августе, поскольку в нем упоминается записка о вторжении на Мадагаскар.