В день провозглашения вердикта меня в последний раз везут из Мон-Валерьян в суд. Улицы вокруг Дворца правосудия заполнены толпами головорезов с тяжелыми дубинками, и когда присяжные удаляются на вынесение вердикта, наша группа «дрейфусаров», как уже нас начали называть, собирается в центре зала для самозащиты и на случай прочих возможных неожиданностей: я, Золя, Перранс, братья Клемансо, Луи и Лабори, мадам Золя и поразительно красивая молодая жена Лабори – Маргарита, она австралийка, и он привел ее с двумя маленькими мальчиками – ее детьми от первого брака.
– Так мы будем все вместе, – говорит она мне с сильным акцентом.
Сквозь высокое окно до нас снаружи доносится шум толпы.
– Если мы выиграем, – говорит Клемансо, – то живыми отсюда не выйдем.
Через сорок минут присяжные возвращаются. Старейшина коллегии присяжных, дюжий по виду торговец, встает:
– Честным своим словом и совестью объявляю вердикт жюри: Перранс признан виновным большинством голосом, Золя признан виновным большинством голосов.
Зал взрывается. Офицеры радостно кричат. Все встают. Модные дамы в задней части зала вскакивают на скамьи, чтобы лучше видеть.
– Каннибалы, – говорит Золя.
Судья говорит Перрансу, директору «Орор», что он приговаривается к четырем месяцам тюремного заключения и штрафу в три тысячи франков. Золя приговаривают к максимальному наказанию – годичному заключению и штрафу в пять тысяч. Исполнение приговоров приостанавливается до подачи апелляции.
Выходя из зала, я прохожу мимо Анри, который стоит с группой офицеров Генерального штаба. Он рассказывает какой-то анекдот.
– Мои секунданты посетят ваших в течение ближайших дней, чтобы обговорить условия дуэли, – холодно говорю я ему. – Приготовьте ответ.
Я с удовольствием вижу, что мои слова производят должный эффект и по крайней мере на какое-то время сгоняют улыбку с его свиноподобного лица.
Три дня спустя в субботу, 26 февраля комендант Мон-Валерьян вызывает меня в свой кабинет, ставит по стойке смирно и сообщает о том, что коллегия старших офицеров признала меня виновным в «тяжких нарушениях дисциплины» и я с этого дня увольняюсь из армии. Я не буду получать полную пенсию отставного полковника, а лишь майорскую – тридцать франков в неделю. Кроме того, он уполномочен сообщить, что, если я еще буду делать какие-либо публичные заявления, касающиеся моей службы в Генеральном штабе, армия предпримет против меня «самые строгие действия».
– Вам есть что сказать?
– Нет, полковник.
– Вы свободны!
Я выхожу из крепости в сумерках с чемоданом в руке, меня провожают до ворот, и я покидаю мощеный двор, чтобы самостоятельно добраться до дома. Я с восемнадцати лет не знал другого образа жизни, кроме армейского. Но теперь это позади, теперь я просто мсье Пикар, который идет вниз по склону холма к железнодорожной станции, чтобы сесть на поезд до Парижа.