– Ту же позицию он отстаивал и вчера. Бесстыдный человек!
– Так что же статистический отдел сделал с итальянской телеграммой? Предположительно, просто проигнорировал ее?
– Хуже: они уничтожили полученный военным министерством экземпляр и вместо него изготовили подложный, из которого вытекало, что Паниццарди знал Дрейфуса.
– И ответственность за это несет Мерсье?
– Я много месяцев думал об этом и пришел к убеждению, что так оно и было. Есть и много других с грязными руками – Сандерр, Гонз, Анри, – но инициатором стал Мерсье. Именно он должен был остановить следствие против Дрейфуса в тот момент, когда увидел телеграмму. Но он знал: это нанесет ему сильнейший политический ущерб. Если же он успешно проведет процесс, то патриотическая волна может внести его прямо в Елисейский дворец. Это было глупое заблуждение, но что с него взять – Мерсье очень недалекий человек.
Лабори возвращается к записи:
– А тот другой документ из секретной папки, что он цитировал вчера, – доклад полицейского Гене? На этом его можно прищучить?
– Этот документ, безусловно, тоже был сфальсифицирован. Гене сообщал, что испанский военный атташе, маркиз Вал Карлос, сказал ему, будто у немцев есть шпион в разведывательном департаменте. Анри поклялся, что Вал Карлос говорил ему о том же тремя месяцами позднее, и это использовалось против Дрейфуса на первом суде. Но посмотрите на язык – он совершенно неадекватный. Я, обнаружив этот документ, поговорил о нем с Гене – никогда не видел такого изворотливого человека.
– А нам не стоит вызвать Вала Карлоса свидетелем? Попросить его подтвердить эти слова?
– Попробовать можно, хотя я уверен, что он сошлется на дипломатический иммунитет. Почему бы вам не вызвать Гене?
– Гене умер пять недель назад.
Я удивленно смотрю на него:
– Умер? От чего?
– «Закупорка мозговых сосудов» – так сказано в медицинском заключении, не знаю, что уж это может означать. – Лабори покачивает своей крупной головой. – Сандерр, Анри, Лемерсье-Пикар, а теперь и Гене… эта секретная папка – настоящий договор, скрепленный кровью.
В понедельник я встаю в пять часов, тщательно бреюсь, одеваюсь. Мой пистолет лежит на тумбочке рядом с кроватью. Я беру его и, взвешивая в руке, задумываюсь, потом убираю в комод.
В дверь раздается тихий стук, я слышу голос Эдмона:
– Жорж, ты готов?
Мы с Эдмоном теперь ходим в «Три ступеньки» не только на второй завтрак и обед, но и на первый. В маленькой гостиной мы съедаем по омлету с багетом. По другую сторону дороги ставни в доме Мерсье наглухо закрыты. Перед домом, зевая, ходит жандарм.