Жуос: Я призываю вас говорить более сдержанно.
Лабори: Я не произнес ни одного несдержанного слова.
Жуос: Но вы говорите несдержанным тоном.
Лабори: Я не могу контролировать мой тон.
Жуос: Вы должны это делать – любой человек в состоянии контролировать себя.
Лабори: Себя я вполне контролирую, но не свой тон.
Жуос: Я лишу вас слова.
Лабори: Валяйте – лишайте.
Жуос: Сядьте!
Лабори: Я сяду, но не по вашему приказу!
На одной из встреч по выработке стратегии защиты, куда я прихожу с Матье Дрейфусом, Деманж в своей чуть напыщенной манере говорит:
– Мы, мой дорогой Лабори, никогда не должны забывать о нашей главной цели, а она состоит не в том, при всем моем к вам уважении, чтобы выпороть армию за ее ошибки, а добиться освобождения нашего клиента. Поскольку это военный суд, а приговор будет выноситься армейскими офицерами, нам нужно проявлять дипломатичность.
– Ну да, – возражает Лабори, – «дипломатичность»! Ту самую дипломатичность, которая привела к тому, что ваш клиент четыре года провел на Чертовом острове?
Деманж, покраснев от ярости, собирает свои бумаги и уходит.
Матье устало поднимается и идет за ним. У дверей он говорит:
– Я понимаю ваше неудовлетворение, Лабори. Но Эдгар оставался верным нашей семье на протяжении пяти лет. Он заслужил право определять направление стратегии.
В данном вопросе я согласен с Лабори. Я знаю армию. На дипломатию она не реагирует. Она реагирует на силу. Но даже с моей точки зрения, Лабори заходит слишком далеко, когда, не проконсультировавшись с Деманжем, решает отправить германскому императору и итальянскому королю телеграфное послание, в котором просит разрешить фон Шварцкоппену и Паниццарди – и тот и другой вернулись в свои страны – явиться в Ренн и дать показания. Немецкий канцлер граф фон Бюлов отвечает Лабори, словно сумасшедшему:
>ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ИМПЕРАТОР И КОРОЛЬ,
>НАШ МИЛОСТИВЫЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ, СЧИТАЕТ АБСОЛЮТНО НЕПРИЕМЛЕМЫМ ПРИНЯТЬ В ТОМ ИЛИ ИНОМ ВИДЕ СТРАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ МЭТРА ЛАБОРИ.
После этого неприязнь между Лабори и Деманжем усугубляется до такой степени, что Лабори, побледневший от боли, заявляет, что не будет произносить заключительную речь.
– Я не могу участвовать в стратегии, в которую не верю, если этот старый дурак полагает, будто может победить, потакая убийцам и негодяям, пусть действует сам.
С приближением конца процесса Дюро, префект полиции Ренна, во время перерыва, когда все разминают ноги, подходит ко мне в переполненном дворе лицея. Он отводит меня в сторону и вполголоса говорит:
– У нас есть точные сведения, мсье Пикар, что националисты собираются в большом количестве приехать сюда на вынесение приговора, и если Дрейфус будет освобожден, ожидаются серьезные беспорядки. В таких обстоятельствах, боюсь, мы не сможем гарантировать вашу безопасность, а потому я бы просил вас до вынесения приговора уехать из города. Надеюсь, вы меня понимаете.