Ян Казимир уже и сам решил сбежать, однако канцлер Оссолинский подсказал другой выход. «Отлучить татар от казаков». Король отправил к хану самого канцлера, и договориться удалось очень легко. Ислам-Гирей рассуждал со своей точки зрения. Прикидывал, что полное крушение Польши для него совсем не выгодно, этим воспользуется Россия. Между поляками и украинцами лучше сохранять неустойчивое равновесие, чтобы вмешиваться самому. Заключили соглашение, что король выплачивает хану 200 тыс. талеров и дань, которую не посылали в прошлые годы. А секретным пунктом орде дозволялось на обратном пути «городы и уезды повоевать», поживиться за счет Украины. Хан вызвал Хмельницкого и потребовал немедленно замириться, иначе татары повернут оружие против него. Куда было деваться казачьему гетману?
Едва рассвело, битва возобновилась. Казаки рубили поляков на возах, в обозах, добрались до королевской кареты. Но в ставке Ислам-Гирея уже подписывали мир, и Хмельницкий, ворвавшись на коне в эпицентр побоища, остановил его. Впрочем, Зборовский договор закрепил полную победу повстанцев. Реестр казаков увеличивался до 40 тыс. Три воеводства, Киевское, Брацлавское и Черниговское, получали автономию: все руководящие посты передавались православным, запрещалось размещение польских войск, въезд иезуитов и евреев. Киевскому митрополиту предоставлялось право заседать в сенате, при его участии сейм должен был решить вопрос об унии, о возврате Православной церкви храмов и монастырей, отнятых католиками и униатами.
Увы, для многих жителей Украины примирение обернулось бедой. Татары по пути в Крым разоряли села и местечки, угнали тысячи людей. На Хмельницкого посыпались упреки. Распространялись слухи, что он таким способом расплатился с союзниками. Однако бурная волна возмущения всплеснула и в Польше. Расшумелась та самая многочисленная шляхта, которая на войну так и не приехала, отсиделась по поместьям. Кричала, что договор унизителен для «польской чести». Подхватили владельцы украинских земель – как им теперь хозяйничать в своих поместьях? Вмешался и Рим, папа предлагал 150 тыс. золотых скуди на продолжение войны. Сейм раскипятился. Королю угрожали рокошем (мятежом), договор объявляли недействительным.
И тут-то впервые подала голос Россия. В Москву прибыло польское посольство, объявить о восшествии на престол нового короля – но его вдруг отправили назад «без дела». То есть вообще не приняли. А на сейм пожаловал русский посол Кунаков. Об обстановке в Речи Посполитой он доложил: «Такова де злово несогласия и во всех людех ужасти николи в Польше и в Литве не бывало». Присмотрелся, разведал, что к чему, – и неожиданно учинил скандал по поводу «умаления чести» царя. Заявил: «Даже помыслить непристойно и страшно», что «радные паны» в своей грамоте хотели написать сперва своего короля, потом архиепископа гнезненского, а уже третьим Алексея Михайловича. «Умаление чести» по тогдашним канонам дипломатии было совсем не мелочью. Да и сам царь в ответе Яну Казимиру выговорил, будто нерадивому школьнику, – дескать, король «непристойно» назвал своего покойного брата Владислава «великим светилом христианства, просветившим весь свет», а в мире лишь «одно светило всему, праведное солнце – Христос». В общем, было ясно, Россия ищет повод для ссоры. А хитрый Кунаков еще и подсуетился накупить в Варшаве книг с оскорбительными выпадами в адрес России и царя. На Западе во все времена издавалось немало подобной макулатуры, и посол рассудил, что сейчас-то она пригодится.