На сейм приехала и делегация Малороссии во главе с полковником Несторенко и митрополитом Косовым. Конечно, митрополит был не лучшей фигурой для отстаивания казачьих интересов, но уж какой есть, сменить предстоятеля украинской церкви Хмельницкий не мог. Он лишь напутствовал Косова предельно красноречиво: «Ты, отче митрополите, если в тех наших речах заданных не будешь стоять на ляхов и на что новое изволите над нашу волю, то, конечно, будешь в Днепре». А в Варшаве Кунаков сразу же сошелся с Нестеренко. Усиленно показывал, будто ведет с ним секретные переговоры. Поляки переполошились, поспешили отправить русского посла на родину.
Но вмешательство Москвы заставило их крепко нервничать и убавить амбиции. Сейм все-таки утвердил Зборовский договор, хотя поляки при этом слукавили, утвердили «без внесения в сеймовую конституцию». Попросту говоря, сохранили за собой право отменить его.
Да паны и не скрывали, что считают договор позорным. Его сразу же нарушили, Киевского митрополита в сенат не пустили. Зато от Хмельницкого требовали строгого исполнения условий – пускай он оставит 40 тыс. реестровых казаков, всех прочих повстанцев вернет в «хлопское» состояние, допустит хозяев вернуться в украинские поместья. Но и казачий гетман не желал буквально соблюдать договор. Он отчетливо видел – поляки темнят. Хотят перессорить народ Малороссии между собой. Царским послам Неронову и Богданову он уверенно заявлял – война возобновится. Хмельницкий пресекал явные безобразия, казнил 20 человек за убийство шляхтича в Киеве. Издал универсал, что люди, не записанные в реестр, обязаны подчиняться законным хозяевам. Однако польская пропаганда ловко на этом сыграла – принялась распространять королевский манифест, что мятежников отныне будут усмирять совместно коронные и казачьи войска. На Украине это вызвало шквал негодования, казачьи предводители отказывались повиноваться Хмельницкому.
Да и то сказать, его положение было трудным. Раньше реестр в 40 тыс. показался бы казакам недостижимой мечтой. А сейчас против поляков поднялся весь народ. Получалось, что 40 тыс. человек обретут человеческие права, а остальные снова должны смириться с положением рабов! Хмельницкий лавировал, искал выход. В свой, гетманский реестр он вместо 40 тыс. вписал 50. Добавил еще один реестр, как бы для персонального войска сына Тимоша – 20 тыс. Придумал и новое правило, что «наймиты», работники казака, тоже должны пользоваться казачьими вольностями. Но поляки с такими нарушениями договора никогда не согласились бы.