Казалось бы, Белоцерковский договор был для поляков куда выгоднее Зборовского. Но сейм, собравшийся в начале 1652 г., его вообще не утвердил! Та самая шляхта, которая разбежалась из армии после битвы под Берестечко, катила бочки на своих товарищей, до последнего остававшихся в строю. Кричала, что надо было не заключать мир, а добить бунтовщиков. Ян Казимир согласился с разбушевавшимися дворянами. Заговорил о налоге на армию, созыве посполитого рушенья. Как бы не так! «Свободы» немедленно плеснули в обратную сторону. Идти на войну и раскошеливаться шляхте ничуть не хотелось, она напрочь разругалась с королем и провалила его предложения.
В ослеплении своих «вольностей» поляки теряли плоды побед. Украинцев сперва ошеломило возвращение магнатов, расквартирование коронных войск. Но началось не только бегство, возобновились бунты. Русские послы сообщали: «Крестьяне много перебили шляхты, панов своих». А Хмельницкий укреплял пошатнувшуюся власть. Вот он-то с самовольством не церемонился. Разгромил и казнил корсунского и миргородского полковников, вышедших из повиновения. Для видимости призывал исполнять Белоцерковский договор, но в реестр внес не 20, а 40 тыс. казаков. Не прекращал запрещенных по условиям договора связей с Москвой, Крымом, Турцией. Не забыл и свою идею альянса с Молдавией. Напомнил господарю Лупулу – почему до сих пор не выполнил обещания, не отдал дочку за Тимоша? Снова позвал татар и дал сыну казаков, чтобы шел добывать невесту. Лупул-то надеялся, что поражения отшибли свадебные настроения Хмельницкого. Поняв, что это не так, воззвал к полякам.
Два жениха его дочки, Вишневецкий и Потоцкий, успели умереть. Но оставался Калиновский, он заместил коронного гетмана, главнокомандующего Польши. Господарь согласился отдать ему руку Домны-Розанды, только бы избавил от напасти. Тот поднял солдат, разослал призыв к шляхтичам – вступиться за честь венценосной девицы. Собралось 20-тысячное войско. Калиновский привел его к горе Батог возле Брацлава. Но 22 мая 1652 г. подошли казаки с татарами, и защитники господаревой дочки заколебались. Поняли, что схватка предстоит не шуточная, и часть солдат заговорила, что им не заплатили жалованья. Взбунтовались и ушли. У шляхты благородный порыв тоже выветрился, она засобиралась уезжать. Калиновский взбеленился, приказал верной ему немецкой пехоте открыть огонь по беглецам. Шляхта ответила тем же.
Тимош оценил ситуацию, ворвался во вражеский лагерь и перерубил тех и других. Под саблями полегли и Калиновский, и его перессорившееся воинство. Лупулу ничего не осталось делать, кроме как принять «сватов» и обвенчать дочь с Тимофеем. А Украину весть о победе окрылила, народ воспрянул духом. Ян Казимир гневно спрашивал, как казаки осмелились на такое, но Хмельницкий с издевкой назвал битву «шалостью, свойственной веселым людям». Ответил, что сын с приятелями ехал на свадьбу, а по дороге повздорил с другой молодой компанией – с кем не бывает? Зато на панов и шляхту разгром подействовал, как отрезвляющий душ. Его восприняли как вызов, брошенный всей Польше. Склоки угасли. Король сумел возбудить мелкую шляхту, манил предстоящими грабежами, раздачей украинских земель – их предстояло всего лишь очистить от украинских хозяев.