— И у меня, друже, брюхо разговаривать вздумало, бур да бур, подавай, говорит, Фурмин, мне вина да мясца жареного побольше, — подшутил над подошедшим служкой солдат.
— Чегой, господин, не понял я вас немножко? — недоуменно переспросил Фурмин, до слез рассмешив своих спутников. Помявшись немного в смятении, он несмело улыбнулся сам.
— Кстати, друже, это ведь пленник наш все придумал, как нам про засаду рассказать, так чтоб Эммульд не догадался.
— Молодец, хвалю, — хлопнул по плечу Фурмина контрабандист, яростно вгрызаясь в запеченную в печи ножку тетерева.
— Я и ишшо одну вещичку знаю, которую вам услышать интерес будет, — посулил довольно надувший щеки служка.
— Так рассказывай, не тяни, — ответил нетерпеливо Северин.
Воровато оглянувшись, Фурмин склонился к компаньонам:
— Молва давненько о вас зашла. Кхе. Чертов Фавнир сам не свой тогда ходил, хоть и нежить. Мне многого ведь не сказывали, не свой я им был, так слуга безмолвный, человечишка.
— Ты заплачь еще тут, — хмыкнул Эйнар.
Искоса глянув на контрабандиста, Фурмин продолжил:
— Ага, но был там один, Йонс, его имя. Все уж знали, что недолог его срок людской, до новой луны, не боле. И столько в нем радости было, что почет ему оказывают да в Братство принимают. Охох. Ан сболтнуть-то и некому. Вот он и со мной гутарил. Оттого и знаю я, что попервам боялись вас, проклятый упредил Фавнира, что по его душу идут, но видать возгордился он, али еще чего произошло, но сорвались как-то ночью чуть не все Братство в бой. Один Фавнир остался. Не мог он дальше границы выйти.
— Какой еще границы? — задался вопросом Северин.
— А и не знаю я, — попросту пожал плечами служка, — не поймешь их, упырей гнусных, но не всегда и не везде могли они пройти. Таак. Потом не знаю я, тому как отправили меня с наказом до Суравы. Сполнить-то не получилось у меня, какой там! Когда эрендальцы под стенами стоят. Пока назад обернулся, там уже и вас застал.
— Да, действительно интересные ты нам вести донес, пожалуй, стоит отпустить тебя на свободу, как доберемся до Старгорода. Как мыслишь, друже? — запивая вином тающую во рту птицу, предложил Сигмар.
Эйнар, прожевал кусок, выкинул кость в реку, и, задумавшись, уставился на затаившего дыхание служку. Спустя мгновение, сыто отрыгнувшись, он вынес вердикт:
— Коли будет таким же расторопным и полезным, то пусть валит куда вздумается.
* * *
Засерело предрассветными сумерками холодное небо, ночь словно бы нехотя отдавала свою власть новому дню. Влажный воздух, выстуженный прохладой осенней ночи, оседал крупными каплями на высокой траве, кустарнике, лошадиной упряжи и пожитках двух дремлющих друг рядом с другом монахов. Тут один из них, широкоплечий, открыл глаза, и, проведя руками по мокрой траве, вытер росою лицо. Он встал, хорошенько потянулся, и, оглядев скрытую сумерками опушку старого елового леса, обернулся к своему спутнику.