— Так, стало быть, доля правды в этих слухах есть? — подначивал он горячившегося крестьянина.
— Доля правды, господин? Да это чистая правда про нежить лютую, я вам Незримым клянусь.
— Да ведь своими глазами ты их не видел?
— Нет, но есть надежные люди, которым я верю как себе.
— Послушай, Вель, — так звали мужика, — я ведь не спорю. Просто все это очень уж похоже на сказку, а твоих людей я не знаю, не видел ни разу, может мне они показались бы столь надежными.
Вель вздохнул, огляделся по сторонам, борясь с собой, и не выдержал:
— Да как же не видели, вот же он прямо здесь сидит, — выпалил он, указывая на своего товарища, — Марек, расскажи им, наконец.
Тот лишь укоризненно покачал головой, но все же начал рассказ:
— Ну ты и трепло, Вель.
Тут не выдержал Северин:
— Слушай, Марек, рассказывай скорее, чего тянешь?
— Хорошо, хорошо, не надо горячиться. Два года назад я ездил к своему шурину в Белую речку по делам. Мы придумали кое-какую вещь и рассчитывали неплохо расторговаться. В обратный путь он напросился со мной, чтобы увидеть все на месте, — рассказчик вздохнул, а глаза его подернулись влагой, — хороший был человек, добродушный, отзывчивый. В общем, днем не было ничего интересного, мы катили на своей повозке по лесу и трепались о всяких глупостях. А вот ночью. Ночью я проснулся от его резкого вскрика. Тут же вскочил и в свете луны увидел, как сама тьма, сгустившись перед ним, схватила его за горло. Шурин побледнел и не мог ничего сказать, а лишь дико хрипел. Я побежал к нему на помощь, но из тьмы передо мной явилось новое чудовище. Из ниоткуда прямо перед моими глазами появилась морда нечистого с бешеными алыми глазами, которые будто бы горели огнем. Тут чудище ударило меня в грудь. Отлетев на несколько саженей и ударившись о дерево, я потерял сознание и очнулся лишь у себя дома. Меня обнаружили на рассвете возвращавшиеся из далекого похода охотники из нашей деревни, белого от потери крови и почти уже не дышащего. Незримый помиловал меня и раны затянулись сами, охотники лишь засыпали их порошком из цветов и перетянули. Провалявшись еще около месяца, я все же выздоровел, а вот шурина моего так и не нашли. На память о ночной истории у меня осталось вот это, — он снял с себя верх одежды и на его груди в красноватом свете костра зловеще забелели глубокие, страшные шрамы, как будто от пятипалой руки.
Хальм, слушавший рассказ крестьянина разинув рот от удивления, увидев шрамы что-то пробормотал и, достав амулет Незримого, поцеловал его. Потом он не раз еще взволнованно оглядывал чернеющую стену леса. Большой Рик, в свою очередь озаботился охраной: