— Гадость какая… — громко прошептала Ирена, поднеся ладонь ко рту. — Она монстр. Самый настоящий.
Из-за неприметной двери в стене вышел Эльхандер. Обвёл взглядом зал, удовлетворенно кивнул.
— А ты сомневался, юноша, — наставительно произнес он. — Добро всегда побеждает!
— Это вы стреляли?
— Конечно. Вацек ваш забыл, что любопытство кошку сгубило. Пришел за зрелищем… Клеменс!
— Да?
— Книгу монаха я уничтожил. Осталась одна. Твоя. И знаешь, мне бы не хотелось, чтобы ты унёс её домой и поставил на полочку. Много от неё непокоя. Понятно, к чему я, герцог Валатский?
— Клем, послушай его, — Ирена умоляюще заглянула ему в глаза. — Пусть всё закончится. Прошу тебя.
Мы будем жить долго и почти счастливо, понял Клеман. Когда закончатся долгие часы очных ставок, когда иссякнет ненависть во взглядах бывших соратников и презрение в глазах старой знати (одних не станет, вторые — притерпятся), — всё будет как надо. Дети, вечерние чаепития, прогулки по взморью.
А ещё — страшные сны. Долгое, рьяное, бессмысленное увлечение религией. Самоубийство душным августовским полднем в роскошном кабинете.
Видение нахлынуло на секунду — и пропало. Остался лишь выжидающий взгляд Наместника да тревожный шепоток Ирены.
— Клем, я победила? Да? — окровавленная ладонь вцепилась в его плечо. — Он сдох?
— Да.
— С тобой всё в порядке?
«Да ты на себя погляди!» — чуть не выкрикнул Клеман. Нет, права Ирена. Каське в этом мире оставаться — только мучиться, слепой, изувеченной…
Отправляйся в свой рай, Окаянница. Пусть тебе там поют волки.
Ведь это будет — рай?
— Сейчас вернусь, — сказал он сквозь зубы.
— Ты всё правильно делаешь, — рука Наместника легла на плечо Клемана. — Древнему злу не место в этом мире.
Огонь пожирал страницы. Чьи-то изломанные судьбы превращались в чёрные хлопья пепла. Чьи-то последние шансы искупить грешную жизнь. Двести имён, которым не будет отпущения.
Клеман оглянулся на Окаянницу — и тут же отвёл глаза.
Ведь те, кто вправе решать, простят ей этот поединок? Это же не считается? Она же — во имя добра?
* * *
Жалобно взвизгнули тормоза. Осколки лобового стекла с веселым треском запрыгали по искореженному ударом капоту.
— Впилились, — простонал человек на пассажирском сиденье, осторожно дотрагиваясь до сломанного носа. — Ты куда смотрел?
— Сам бы и вёл машину в такую бурю! — огрызнулся водитель. — И вообще, не так уж всё плохо. Зато оторвались. Слабо им было сунуться на старую дорогу!
— Так может, и нам сюда лезть не следовало?
Тоскливо застонали ветви деревьев. Мимо машины со свистом пронеслась мелкая лесная нечисть.