— Товарищ капитан, в целях оптимизации расходов кислорода, потребуется немедленно скинуть пряху.
— Нет… Погодите! — Евстигнеев внезапно побледнел. Он попытался убедить себя, что это от духоты и от нежелания до конца своих дней делить крошечное пространство с чужими людьми, но дело было совсем не в этом. Арахна! Безупречная, идеальная… Живая. Любимая. Евстигнеев собрался с силами и спокойно, уверенно проговорил, — Погодите. Дайте мне еще с полчаса подумать. Мы не имеем права разбрасываться имуществом Артели, не отработав все возможные версии. Я попробую найти выход. Я… Я справлюсь. Я хочу доказать всем, что я настоящий артельщик! Либерта-а-ате-е-е…
— У вас есть полчаса, товарищ. Уважаю ваш порыв, — капитан похлопал Евстигнеева по плечу. — Ждем вас в кают-компании. Пойдемте, товарищи. Не будем мешать.
Софи, конечно же, догадалась. Сообразила, что дело вовсе не в Артели. Прошипела: «Чтоб ты сдох, псих!» и вышла, больно толкнув Евстигнеева плечом. Он даже не заметил.
* * *
Наверное, Евстигнеев полюбил Арахну еще тогда, когда часами любовался на экране волокнистой структурой опистосомы. А в ночь, когда он впервые ощутил всем своим тщедушным телом ее молочную нежность, Евстигнеев понял, что грезил об этом всю жизнь. В чувстве Евстигнеева не было ничего стыдного и ненормального, как бы ни издевалась Софи. Просто ему, как никому другому, оказалась доступна простая формула любви, заложенная в генетический код Арахны. Его разум сумел оценить красоту примитивного уравнения: А + А = любовь. И больше ничего лишнего… Никакой эмоциональной шелухи. Ни сомнений, ни ревности, ни ненависти, ни страданий. Чистый безупречный инстинкт. Еще Евстигнееву было по-своему жаль Арахну, за триста лет так и не получившую удовлетворения. Но, увы, с этим он поделать ничего не мог. «Прости меня, что я не паук. Если б я мог… если б я только мог,» — шептал он в порыве нежности. Арахна молчала.
Теперь же Арахне грозила смерть. И ради чего? Ради того, чтобы трое фанатиков и один когда-то подававший надежды учёный еще пятьдесят, а то и больше лет, толкались по утрам в кают-компании, слушая идиотский гимн?
Евстигнеев думал, глядя в монитор на несчастную свою возлюбленную.
* * *
— Есть выход… — Он отсалютовал сидящим в кают-компании. — Это позволит сохранить ценный корабль для следующих поколений артельщиков, но, возможно, придётся пожертвовать собой. Артель не забудет наш великий подвиг. Наши дети станут гордиться нами, а наши имена встанут в один ряд с… — Евстигнеев впервые был благодарен Софи за оставленную когда-то в лабе стопку «Еженедельника». Сам бы он в жизни столько чепухи не придумал.