Карл Галиоф принадлежал к тем офицерам, которые четко разграничивали службу на войне и службу в мирное время. На войне военнослужащие – и солдаты, и офицеры – товарищи, все они равны перед лицом смерти: «вместе могли лежать на соломе». Но в мирное время субординация воздвигает между ними непреодолимую стену: «надобно соблюдать пунктуально все приличия и обязанности службы». Однако и в мирное время он не забывал о прошлых ратных трудах своих подчиненных.
В конце 1807 года в Польском полку получили приказ подготовить списки нижних чинов для награждения недавно учрежденным (13 февраля 1807 года) знаком отличия Военного ордена Св. Георгия Победоносца (это был крест из серебра размером 34,3×34,3 мм, на георгиевской ленте, впоследствии его часто называли солдатским Георгиевским крестом). Галиоф представил к награде 10 человек, больше, чем другие командиры эскадронов: Казимирский – 6 человек, Буняковский – 5 человек.
Эти списки дошли до наших дней. Согласно им, в бою под Гутштадтом отличились четыре солдат. В описании их подвигов фигурирует атака на французские батареи, которые защищала вражеская легкая пехота, «изгнание неприятельских егерей из леса», захват какой-то деревни и рукопашная схватка с колонной пехоты. Следовательно, Надежда Андреевна, пребывая в составе эскадрона Галиофа, должна была тоже скакать под выстрелами французских пушек на их позиции и, взяв пику наперевес, колоть орудийную прислугу. Потом, закинув пику за плечо, рубить саблей вражеских пехотинцев, топтать их лошадью, прогоняя с деревенской улицы. Но она об этом не написала. Вместо рассказа о простых и естественных для солдата в бою поступков, она украсила свое произведение замысловатой историей о спасении офицера.
«… Разъезжая, как я уже сказала, вблизи своего эскадрона и рассматривая любопытную картину битвы, увидела я несколько человек неприятельских драгун, которые окружив одного русского офицера, сбили его выстрелом из пистолета с лошади. Он упал, и они хотели рубить его лежащего. В ту ж минуту я понеслась к ним, держа пику наперевес. Надобно думать, что эта сумасбродная смелость испугала их, потому что они в то же мгновение оставили офицера и рассыпались врозь; я прискакала к раненому и остановилась над ним; минуты две я смотрела на него молча; он лежал с закрытыми глазами, не подавая знака жизни; видно, думал, что над ним стоит неприятель; наконец он решился взглянуть, и я спросила, не хочет ли он сесть на мою лошадь? «Ах, сделайте милость, друг мой! – сказал он едва слышным голосом; я тотчас сошла с лошади и с трудом подняла раненого, но тут и кончилась моя услуга; он упал ко мне на руку грудью, и я, чуть держась на ногах, не знала, что мне делать и как посадить его на Алкида, которого тоже держала за повод другою рукою; такое положение кончилось бы очень невыгодно для обоих, то есть для офицера и для меня, но, к счастию, подъехал к нам его полка солдат и помог мне посадить раненого на мою лошадь. Я сказала солдату, чтоб лошадь прислали в Коннопольский полк товарищу Дурову, а драгун сказал мне, что спасенный мною офицер, поручик Панин, Финляндского драгунского полка, и что лошадь мою тотчас пришлют. Офицера повезли к его полку, а я пошла к своему…»