Однако под Гутштадтом Надежда Андреевна находилась полностью во власти собственных необычных переживаний и впечатлений и мало обращала внимания на то, что творится вокруг, что происходит с другими людьми. Большое полевое сражение у Гейльсберга дало Дуровой новый, но необходимый для солдата опыт. Здесь, на открытом пространстве, можно было наблюдать действия многотысячной массы войск, здесь выстрелы картечи косили целые ряды атакующих. Расстаться с жизнью было легко и просто, потому что военное счастье слепо и только случай правит бал. «Судьба – индейка, а жизнь – копейка!» – говаривали в ту пору армейские фаталисты.
Если уж ее не достали осколки гранаты, разорвавшейся под животом Алкида, значит ей суждено не погибнуть в бою, а добиться своей цели в этой жизни: «Ах, верно молитвы отца и благословение старой бабушки моей хранят жизнь мою среди сих страшных, кровавых сцен…»
Утром 30 мая 1807 года русская армия встала в ружьё. Многие думали, что после победы надо развить успех и атаковать противника. Главнокомандующий на это не решился. «Бенигсен простоял весь этот день в укреплениях и на другой день с армией, ободренной успехом, мало понесшей урону и нисколько не расстроенной, перешел на правый берег Алле, вдоль которого потянулся к Прегелю. Наполеон достиг своего предмета не победою, а неудачею. Таковых примеров мы не видим в истории…» – сделал вывод еще один знаменитый участник Прусской кампании 1807 года Денис Васильевич Давыдов, в то время штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, адъютант князя Багратиона.
Переход армии от Гейльсберга к Фридланду, где Бенигсен хотел дать генеральное сражение Наполеону, был трудным. Совсем испортилась погода. Похолодало, пошли проливные дожди, и под дождем войскам пришлось идти практически без привалов, так как главнокомандующий опасался флангового удара со стороны противника.
Теперь конный Польский полк находился в составе арьергарда армии, командование которым было вверено генерал-лейтенанту князю Петру Ивановичу Багратиону. Военные части, собранные в арьергард, весь день 30 мая и почти всю ночь простояли у Гейльсберга в полной боевой готовности.
«С самого утра идет сильный дождь; я дрожу; на мне ничего уже нет сухого. Беспрепятственно льется дождевая вода на каску, сквозь каску на голову, по лицу, за шею, по всему телу, в сапоги, переполняет их и течет на землю несколькими ручьями! Я трепещу всеми членами, как осиновый лист! Наконец нам велели отодвинуться назад; на наше место станет другой кавалерийский полк; и пора! Давно пора! Мы стоим здесь почти с утра, промокли до костей, окоченели, на нас нет лица человеческого; и сверх того потеряли много людей», – вспоминала об этом дне «кавалерист-девица».