И было от чего. Выйдя из храма, Лия расплакалась. Она спряталась в какой-то подворотне и долго сидела, уткнувшись лицом в колени, сотрясаемая тяжелым рыданием. Ей было больно, и страшно, и радостно! Она осознала всю свою жизнь, какой пустой и несчастной она была, как несправедлив и порой жесток был к ней человек, называвшийся её отцом, как глуп и мелочен был Арахт, рассказывая ей небылицы и страшные сказки. Лия поняла, что прожила во лжи и заточении семнадцать долгих лет, когда могла бы жить совершенно иначе! Должна была жить иначе! И, испытав эту злобу, эту ярость и негодование, она поняла, что заслужила счастья. Лия решилась. Она не станет Богом этого мира. Ей всё равно.
И, приняв это решение, она почувствовала себя, будто парящей над всем. Такой лёгкости, такой радости она ещё никогда не испытывала. Это было похоже на полёт, свободный полёт вольной птицы, которая и не знала раньше, что у неё есть крылья. И Лианна расправила свои крылья во всю их ширину.
Камила не сразу поняла, что же произошло. Лия вся светилась, и женщине стоило бы обрадоваться, но она даже испугалась. Это походило на лихорадочное, болезненное счастье в преддверии беды. Она несколько дней внимательно следила за Лианной, силясь понять, что случилось. Но всё казалось по-прежнему, только девушка стала открытой для всех, словно книга. Не скрывала свои чувства, не боялась своих эмоций. Она не жалась как раньше, размышляя, можно ли засмеяться, или это будет излишним. Она позволила себе чувствовать так, как не чувствовала никогда. И вскоре Камила убедилась в искренности Лииной перемены.
Тогда они сидели на улице, глядя, как Байри бегает вслед за Бартой. Олли, следя за братом, полз в его сторону, но никак не мог догнать, а потому постоянно начинал хныкать. В это мгновение к нему подбегала собака, утешала, и всё начиналось заново. Лианна рассказывала Камиле, как она побывала в гостях у Ханока. Брат Тиля, отец Хана, оказался пятидесятилетним, задорным, весёлым мужчиной, смех которого не замолкал ни на минуту. Они с Лией сразу нашли общий язык, и он долго рассказывал ей, как торговал рыбой и жиром на востоке, где на него глядели, словно у него вместо ног копыта, а на голове заячьи уши. Мать Ханока была тучной, серьёзной женщиной, которая старалась уравновесить весёлый характер мужа постойным брюзжанием, но и в её сердце нашлось тепло для девушки, которая так искренне восхитилась их домом.
– У них такой дивный домик! Весь в зелени, окружён деревьями и лужайками. На «Дельфине» природа совсем не такая как здесь, да? – говорила Лианна Камиле.